Подошел дежуривший сегодня Павел Владимирович и сказал:
— У вас все хорошо, все идет как надо!
Ей хотелось смеяться, расспрашивать, рассказывать, но рядом шла работа, и было много больных, находившихся еще по ту сторону сознания, на тоненькой грани между жизнью и смертью.
Эти дни запомнились очень ярко. Было трудно, больно, но не страшно: она не одна, люди, которым вверилась беззаветно, не подвели, выдержали, вынесли, спасли!
Начались недели выздоровления — тяжелые и ответственные, как считают врачи, когда возможны всякие осложнения и выходить больного не легче, чем выполнить сложную операцию.
Самыми неприятными были процедуры, с электроотсосом: в легких скопилась жидкость, ее убирали машиной, казалось, что железная птица бьет клювом в открытое горло, жидкость отсасывалась, но было невыносимо больно.
Вскоре вернули в палату, в которой провела она много месяцев, встретила Новый год и свой день рождения, а теперь можно было отмечать два дня рождения, как часто делают люди, перенесшие тяжелые операции или чудом оставшиеся в живых.
Вере до праздников было еще далеко, держалась температура, и ее сбивали сильными антибиотиками; с трудом, почти плача, разрабатывала она отвыкшие от работы легкие, долго работал дыхательный аппарат, и они спались. Во сне Вера резко вздрагивала, как от электрического разряда, а проснувшись, боялась, что от этого толчка отсоединилась капельница. Бывало, что и отсоединялась, и кровь начинала пропитывать простыни и пододеяльник. Днем хорошо — заметишь сразу, а ночами уже знала: если очень хочется спать — значит, опасность, значит, вылетела, и обильной струей льется кровь — подключичная венка не тоненькая! Нажимала на звонок, вспыхивала над входом лампочка, и ночная сестра, у которой в каждой палате по нескольку человек с капельницами, бежала на сигнал бедствия.
Миновали и эти дни. Все время хотелось есть, она отвыкла от такого ощущения за годы болезни. Тянулась выглянуть в окно — легла в клинику летом, а сейчас видно весеннее небо, может быть, время проигрывалось наоборот? Опять фантастика! Нет, время бежало вперед, прошел почти год! За окнами разбойничали синицы. Уехавшая в санаторий Марыля оставила на карнизе тряпицу с салом, ох, какие свалки устраивали воробьи с синицами из-за этого лакомства! Пух летел!
Небо становилось светлее, но облаков еще не было, не плыли пока белые барашки. В полдень было слышно, как падают подтаявшие сосульки, потемневший снег осел под влажным сильным ветром, приносящим запахи близкой весны.
Однажды Вера взяла подставку капельницы в руки и подошла к зеркалу. Смотрела и не узнавала себя: ничего не осталось от того обреченного лица с болезненными, яркими пятнами на впалых щеках. Лицо казалось юным, округлившимся, с хорошим легким румянцем… Как тяготила капельница! Хотелось пройти по коридору, навестить в соседних палатах «побратимов», тех, кого оперировали в тот же день, но другие бригады врачей. Хотелось со всеми поздороваться, заглянуть в процедурную и поцеловать сестру Леночку. В коридоре, между тем, заметно изменился состав, меньше стало знакомых, многих выписали, другие в реанимации, некоторых — никогда больше не встретить!.. От Этери ей остался тоненький серебряный браслет.
Из санатория пришло письмо: «Верочка! Дружная ты моя сопалатница, желаю тебе от всей души на всю жизнь бодрости, счастья, успешно чтобы сбывались твои мечты, и позабыть о болезнях, а вспомнить о любви! С уважением, твоя подруга Марыля Селкович».
Во время утреннего обхода Вера решилась спросить у хирурга:
— Я буду бегать на лыжах, играть в волейбол?
Он мягко ответил:
— Вам проведена не радикальная операция, только облегчающая, — состояние не позволяло, но жить станет немного легче. Через несколько лет, очевидно, потребуется оперировать другой клапан, сейчас мы его только подштопали. Возможно, придется заменять. Не хотелось бы, но, если понадобится, заменим, а пока… живите!
Еще раз!
Она читала справки тех, кто выписывался. Везде были строки: «Операция проведена в условиях искусственного кровообращения». Это означало, что организм был охлажден, что пока хирурги вшивали клапан, подштопывали, проверяли, вместо сердца и легких работал аппарат — АИК.