Испугавшись, он приподнялся повыше и позвал Пенелопу, но тут же рухнул на кровать, сжимая руками закружившуюся голову.
— Я здесь, — услышал он ее голос. Сквозь мелькавшие перед глазами круги ему удалось заметить ее. Она придвинула к огню старое кресло и теперь сидела в нем вместе с ребенком. Сет облегченно вздохнул.
Когда головокружение уменьшилось и стало терпимым, он неуверенно встал на ноги и медленно двинулся к ней.
— Как он? — спросил Сет хриплым после сна голосом.
— Намного лучше. Температура упала.
Опустившись на колени возле кресла, он посмотрел на своего сына. Тот неподвижно лежал на руках у Пенелопы, завернутый в голубую шаль, с пристроившимся рядом плюшевым кроликом. Его ротик слегка приоткрылся, а голова прижалась к груди Пенелопы. Нежно, чтобы не потревожить, Сет прикоснулся к его щеке. Он был холодный.
Очень холодный. Ужас охватил Сета, и он быстро прижал пальцы к шейке ребенка. Несколько бесконечных секунд он пытался найти пульс. Ничего. Сет торопливо снял шаль с груди ребенка.
— Сет, ты разбудишь его, — запротестовала Пенелопа.
Совершенно не слыша ее слов, он прижал ухо к груди Томми, молясь, пытаясь уловить хоть тихий стук. Но его молитвы, что случалось слишком часто, не были услышаны.
— Сет?
Он медленно поднял голову, встретив безжизненный взгляд Пенелопы.
— Наш сын умер.
Глава 26
Сет с беспомощным отчаянием смотрел, как Пенелопа завернула ребенка в шаль и стала качать. Хриплым монотонным голосом, совсем не похожим на ее обычное мелодичное сопрано, она начала петь:
— Баю-бай, мой милый мальчик, пусть сладкий сон…
— Милая, — вмешался Сет.
— …окутает тебя. Баю-бай, спи спокойно всю ночь, и…
— Пожалуйста, родная, послушай меня, — просил он. Поднявшись и сжав ее плечи, Сет попытался остановить ее.
Ее голос сделался еще громче:
— …Ты мое ласковое утреннее солнышко. Закрывай глазки, мой милый зайчик. И…
Охваченный горем и чувством вины, Сет не выдержал.
— Он умер! — закричал он, схватив ее за подбородок и заставив посмотреть себе в глаза в отчаянной попытке быть услышанным. Ее глаза были абсолютно пустыми. — Наш сын умер, — повторил он гораздо тише.
— Слушай мою «Песню снов»! — Она почти прокричала эти слова: — Я желаю тебе счастья и радости. И… — Ее голос пресекся.
Сет медленно опустился перед ней на колени, его руки скользнули по плечам Пенелопы, сжали ее пальцы.
— Мне очень жаль, родная… очень жаль, — прошептал он, пытаясь пробудить мысли в ее взгляде. Но она смотрела на него невидящими, немигающими глазами. — Ты посмотри на меня, любимая, пожалуйста, — умолял он. — Ты…
— Это моя вина, — перебила она с неестественным спокойствием.
— Нет! Не стоит себя винить. Ты делала все…
Но она не слушала его.
— Это Бог наказал меня за то, что я не хотела своего ребенка.
— Конечно, ты хотела его! Ты любила его! Это все видели! — страстно опроверг Сет.
Она взглянула на него как на незнакомца, которого никогда не встречала прежде.
— Сначала я не хотела его. Я ужасно проклинала его, когда носила. Я обвиняла его в том, что он разрушил мою жизнь.
Пенелопа наклонила голову набок и посмотрела на Сета, всем своим видом напоминая ему воробья, который выпрашивает крошки.
— Иногда, когда я читала об успехе другой певицы, исполнявшей партию, которая должна быть моей, я действительно ненавидела его.
— Не надо… пожалуйста, — умолял Сет, каждое ее слово разрывало ему сердце.
Но она не могла остановиться.
— Я думала обо всем, что потеряла… аплодисменты, восторженные поклонники, вечера в мою честь, и я молила Бога забрать его из меня, чтобы снова вернулась прежняя жизнь. — Слезы покатились по ее щекам. — Я даже не могла представить, как буду обожать его… что мой дорогой Томми будет значить для меня. Бог наказал меня, заставив полюбить его.
— Нет. — Сет покачал головой, что-то замерло у него в душе. — Любовь — это дар, а не наказание.
Она кивнула, ее бесстрастное лицо сделалось мокрым от слез.
— Любовь… да, это дар. Но подарить, зажечь эту любовь, чтобы потом отобрать ее, — это самое жестокое наказание, — Она уставилась на безжизненное детское тельце. — Мой бедненький. Ну, ну, тише, — запела она, поглаживая его по спинке и успокаивая, словно он был живой и плакал.
Ужасно было все это видеть и слышать, невозможно вынести такое горе. Чувствуя, что он тоже потеряет рассудок от горя, как и Пенелопа, если это будет продолжаться, Сет осторожно попытался взять у нее ребенка. Она крепче прижала его к себе, свирепо взглянула на Сета, словно волчица, защищающая от охотника своего детеныша.