Глава 6
Сет облокотился о спинку кресла и нахмурился, глядя, как Адель дю Шарм величественно спускалась по ступеням со сцены. Он был совершенно расстроен, просто вне себя.
Стараясь подавить чувство досады, он поднял стакан виски и залпом выпил все содержимое. Он оказался не только потенциальным шизофреником, но и обыкновенным глупцом. Чем еще можно было объяснить ту сделку, которую он только что заключил с этой женщиной?
После того, как Адель отослала Пенелопу переодеться, она сердечно пригласила Сета составить ей компанию и выпить в опустевшем варьете. Стремясь докопаться до причин загадочного появления Пенелопы в салоне Шекспира, он охотно согласился. Как он был одурачен!
Женщина была хитрой, он понимал это. Но на деле оказалось, что он серьезно недооценил ее коварство, что редко случалось с ним. В итоге она не только ловко уклонилась от вопросов относительно Пенелопы, но ей удалось использовать его очевидный интерес к актрисе с выгодой для себя.
Ругая себя за непроходимую глупость, он достал из кармана портсигар и с громким щелчком открыл его. Разговор начался вполне безобидно, мадам дю Шарм вежливо поинтересовалась, как он устроился в гостинице, и поздравила его с покупкой салона. Даже обсуждение соглашения между театральной труппой и варьете прошло очень спокойно. Вместо жалоб и претензий, как он ожидал, она просто пожала плечами и строго, по-деловому обсудила все возникшие вопросы.
Ее сын Майлс был страстным карточным игроком, который проигрывал больше, чем выигрывал, и, как большинство заядлых картежников, искренне верил, что следующий кон обязательно принесет ему большой выигрыш. В результате такой страсти его карточный долг достиг кругленькой суммы всего за неделю пребывания труппы в салоне Шекспира.
Чтобы расплатиться с долгом, Адель пришлось заключить соглашение с салоном на дополнительные двенадцать недель выступлений в варьете, при этом салону достаются все деньги, которые платят посетители при входе. Она мимоходом упомянула, что салон много выиграл от этой сделки, ведь каждый спектакль с участием мадемуазель Лерош — это настоящая золотая жила.
Глубоко вздохнув, Сет достал последнюю сигару из портсигара. По правде говоря, он был так ошеломлен встречей с Пенелопой, что только вполуха прислушивался к пустым комплиментам и пространным объяснениям Адель. Как и у большинства знакомых ему женщин, ее болтовня была приятной, но не вызывала никакого интереса.
Однако когда она сменила тему беседы и от сделок с салоном Шекспира перешла к анекдоту о том, как несколько мужчин пытались добиться привилегии пообедать с мисс Лорели Лерош, «канарейкой Запада», то вызвала этим не только его интерес, она подстегнула его ревность. К неудовольствию Сета, ее рассказ вызвал в нем чувство собственничества в отношении Пенелопы, которое стремительно росло, хотя у него не было никаких прав на нее.
Словно почувствовав настроение Сета и верно угадав его причину, Адель выбрала подходящий момент для нанесения решающего удара. Она предложила ему прекрасную Лорели в качестве спутницы на вечерах, но только платонической спутницы, выговорив в обмен на это сокращение их сценических обязательств с двенадцати недель до шести.
Как дурачок, за которого она, похоже, приняла его (и оказалась права), он быстро согласился, даже не задумавшись о том, какую боль эта сделка может принести его сердцу. Скрывая ревность за галантностью, он оправдывал свои действия тем, что сможет лучше защитить Пенелопу, если будет находиться рядом с ней в салоне Шекспира, где, как ему представлялось, она подвергалась большой опасности.
Сет громко застонал от сознания своей глупости, он не понимал, что на него нашло, почему он так легко попал в дурацкое положение. Особенно после предыдущей встречи с Пенелопой. Он был просто сумасшедшим, если думал, что сможет находиться в ее обществе и не позволит чувствам взять верх над разумом.
Сумасшедший. Сет мрачно уставился на зеленовато-коричневую сигару в своей руке. После почти трех лет невыносимого ожидания было похоже, что его кошмары становились явью: дурная кровь начала отравлять его разум. В конце концов шизофрения овладевала им.
«В конце концов? — невесело подумал он. — Да ты хоть когда-нибудь поступал разумно во всем, что касалось Пенелопы?»
Горько усмехнувшись, он признался себе, что нет. С того самого момента, как Пенелопа увидела в нем нечто большее, чем просто друга своего брата, он потерял все свое благоразумие. Он влюбился впервые в жизни и обнаружил, что действует под влиянием эмоций, а не трезвого рассудка, и стал совершать непростительные ошибки одну за другой. Взять, к примеру, то, как бесчестно он обошелся с ней в Нью-Йорке. Сет внутренне съежился, что случалось с ним всегда, когда он вспоминал тот вечер. Каким же идиотом он был, когда оправдывал свое грубое поведение тем, что разбил ей сердце ради ее же собственного блага! Как он мог жениться на ней, зная о своей дурной наследственности и о том; что его может ожидать в будущем?
«Вряд ли ради ее блага, — возразила его совесть. — Ты действовал под влиянием собственной непомерной гордости».
Он оказался слишком гордым, чтобы рассказать Пенелопе унизительную правду о своем происхождении. Он и теперь оставался таким. Сет никого не посвятил в свой секрет, кроме Джейка, которого попросил стать его опекуном в случае наихудшего исхода.
Не в первый раз Сет проклинал свою гордость. В те редкие моменты, когда он вспоминало своем недостойном поведении в Нью-Йорке, он иногда думал, что любовь и ревность, так же как и гордость, — своего рода безумие. Что, как не безумие, охватило его, когда он открыл дверь и увидел Пенелопу в объятиях Джулиана Тиббетта?
Чувство вины захлестнуло его с новой силой, когда ему вспомнилось лицо Пенелопы в тот момент. Одного выражения ее лица было достаточно, чтобы рассеять все подозрения. Черт! Она вся засветилась от счастья, увидев его, любовь изумрудным огнем сияла в ее прекрасных глазах. И то, как девушка протянула к нему руки, вряд ли похоже на действия неверной женщины, захваченной врасплох во время свидания с любовником.
Но из-за проклятой гордости он не захотел увидеть правду и отступил от своей клятвы верить в ее любовь. Оказалось гораздо легче изображать обманутого жениха, чем раскрыть свою унизительную тайну.
Недовольно хмыкнув, Сет сунул сигару в рот. Крепко сжав ее зубами, он поискал в кармане нож для сигар. Есть простое определение тому, кем он оказался в ту ночь, более презрительное, чем сумасшедший или негодяй. Это определение — трус.
«Только трусостью можно объяснить твое поведение тогда, в Нью-Йорке, — безжалостно констатировала его совесть. — Ну, а как насчет твоего безумия, когда ты согласился на предложение Адель дю Шарм? Если бы ты был в здравом уме, то отвез бы Пенелопу в Сан-Франциско, чтобы брат занялся всеми ее проблемами».
Разволновавшись до предела, Сет так сильно сжал зубы, что они глубоко вонзились в сигару. Сморщившись от горького привкуса, Сет вынул сигару изо рта и бросил на пол.
Как, черт возьми, он собирается держать в узде свои чувства в течение следующих шести педель? Глухо застонав, он закрыл лицо руками. Все это время он честно верил, что его любовь к Пенелопе умерла. Он желал, чтобы так и было. Но едва заглянул в ее полные слез глаза, как снова ощутил безрассудное, неудержимое влечение, которое всегда испытывал к ней. Господи! Что же ему делать?
Оставался только один способ: подавить свои чувства и вновь заставить Пенелопу считать его самым отъявленным негодяем, которого когда-либо носила земля.
Сет медленно опустил руки, недобрая улыбка заиграла на его губах. Последняя часть плана представлялась ему не слишком трудной. Пенелопа довольно ясно показала, что все еще глубоко обижена за то, как он обошелся с ней в Нью-Йорке. Он и не ожидал ничего другого, ведь ее гордость не уступала его.