– Нам орудье было дано, – нахмурился Ирша. – Дальше что?
– Мы сами полезли…
– И с чего гнев?
– Так не велела. Осиротевши, мол, хоть совсем пропаду! Мы без благословения…
Цыпля ничего не говорила, даже не всхлипывала, но мёрзлый Иршин кожух быстро обзаводился мокрой проталиной. Крепкокрылые воронята – сто вёрст не крюк, око видит, рука разит! – смотрели на подбитую птаху. Выкинутую из гнезда, где было пригрелась. Может, злая бобылка опамятуется прямо сейчас. А может, вовсе с ума спрыгнула.
Хотелось выйти в деревню и первого, кто встретится, пустить на ремни.
Побратимы исправили девкам полстку от ветра. И пошагали, злые и правые, наводить страх.
Владычица, взиравшая с высей, оказала им щедрость. Вывела навстречу сына старейшины с ближниками. Те возвращались из Кричанова затона, с вечерниц. Весёлые, удалые, нарядные, немного хмельные.
– Вона как, – сказал Ирша. – Дети Владычицы в заботах еду и сон позабыли, а ближние миряне песни поют. Почему у бобылки девки крышу спасали?
Сын большака нёс в свежей памяти сладкие уста, жаркие руки, белое тело. В жилах бурлил задор. Тайный воин стоял тощий и неказистый, грубый обиванец терялся против огончатой шубы, крытой шегардайским сукном. И вместо страха моранского с остатками пивных завитков вылетело дерзкое:
– А не соплив ты, паробча, о девках радеть?
Дружьё засмеялось.
Ирша был очень зол и готов биться, так что возмездие обрушилось без задержки. Местничи не уследили движения. Ирша нырнул вперёд и вернулся, как с места не трогавшись, а сын большака почему-то уже стоял на коленях, со слезами и хрипом вываливая в грязь недавнее угощение. Ближники вздрогнули и увидели в руках Гойчина заряженный самострел. Гойчин улыбался, железко смотрело вниз, готовое качнуться в любую сторону: кто первый?
Они смутились. Вспомнили. Ещё три пары коленей разбрызгали слякоть, шапки слетели с голов.
– Почему у бобылки крыша не чищена? – тихо и жутковато повторил Ирша. Оправданий слушать не захотел, бросил: – Двух лучших лыжников мне быстро сюда. С женской нартой. А этого олуха заберите, не надобен.
Пока шли назад, Гойчин спросил:
– И Цыплю в крепость?
Ирша нахмурил светлые брови:
– Куда ж ещё.
– Ей там все чужие. На поварне приспешницы заклюют, щипать станут…
– Ну да. Пока она их ножичком не пощекочет.
– А Шагала приметит?
Ирша скривился, как от прогорклого.
– С собой повезём, – решил он затем.
– Пусть новых ложек с нами посмотрит, – осенило Гойчина. – Девки приметливы. Такое углядит, чего мы с тобой не узрим.
Лучшие лыжники уже спешили за ними. Двое несли саночки, чтобы не мокли полозья, третий обнимал короб с мурцовкой и мороженой рыбой. Когда Ирша изволил надменно оглянуться, передний дёрнул с головы колпачок:
– А мы тебе, господин тайный воин, из Кричанова затона вестку несём… Дальние соседи доносят, поезд ваш видели за Отвалами…
И вот теперь воронята смотрели с гряды на поезд, медленно ползущий вдали. Смотрели, сознавая себя могучими котлярами. Малыми коготками на очень длинной руке. Частицами благой, пугающей силы. Кто с нами – ликуй! Опричные – трепещи!
– Доставай, сестра, справу крашеную, – торжественно приказал Ирша. – Пусть видят новые ложки красу воинского пути!
Спрятались от режущего ветра за снежным горбом, стали одеваться. Вольно или нет, Ирша почти повторил слова Лихаря, и венец принадлежности немного померк. Гойчин сказал:
– Жабу помнишь? В книжнице на столе?
– Ну.
Ледяные иголки секли, Ирша, торопясь, натягивал тельницу.
– Возле нашего острожка топь дышала, – медленно проговорил Гойчин. – Про таких жабенят слух был – блекотные. Детины взрослые… меня, сироту, пригнули, чтоб съел. Спорили, быстро ли сдохну.
Ирша замер с одной рукой, продетой в рукав.
– И… как ушёл?
– Не ушёл. – Гойчин сглотнул. – Дядя Ворон увёл.
Хотел добавить про вой и вопли обидчиков, не сыскал голоса. Ирша хрипло выдохнул. Вспомнил о морозе. Влез в тельницу, в верхнюю рубашку, в свежий кожух. Передёрнул плечами. Меховая харя, тёплый куколь, повязка… Только так удавалось хранить телесную греву.
– Жабенята, стало быть, – глухо прозвучал его голос.
Гойчин кивнул:
– Так у Лихаря бабушка их матёрая.
– И рыба погибельная.
– И книги…
– Нету такого у нас в Нетребкином острожке, – сказал Ирша решительно. – У нас люди добрые, а жабы по огородам слизней едят!
– У тебя дом, и у меня дом, – подхватил Гойчин. – Матери, отцы, братья-сёстры.
– Ты с моей сестрицей об руку ходишь, а я с твоей.
– И дядя Ворон старшинствует.