– Весь грех Верешка, что под руку попался!
– Нарагонич ринул его, да там поди дотянись.
– Люторад сказал – улице нашей честь…
Среди общего безугомонья недоставало лишь одного голоса. Валяльщик Малюта был занят более важным – оплакивал гибель крова и стен, где сиживал днями.
– Чай, не мошну срезали – Владычицу оскорбили.
– Мирского ручательства не достанет…
– И суд наш без власти?
– Такову притчу святым людям только и разбирать.
– Глянь, глянь, желанные! Варакса идёт!
Варакса вышагивал в бархатной шапке и праздничном зелёном охабне с прорезными рукавами, красиво увязанными за спиной. Нёс премудрые книги и долгие берёсты для немедленного письма. Его тотчас обступили:
– Грамотничек, батюшка родной, замолви словечко!
– Уж мы не обидим…
– Тут вот что случилось!
– Богохуление объявляют!
– Заточили! Уличанам на поруку не выдают!
Черёдники переглядывались, было им неуютно. Варакса шегардайскую Правду затвердил назубок. А уж челобитную, складную, как известно, не складом, а указом, сложит так, что и указ не задержится.
Ещё с грамотником притащился хромой кощей Мгла, но кому, кроме хозяина, брать его в рассуждение? Мазнули взглядом, забыли. То ли есть он там, то ли серая тень дрожит у стены.
– Знаю, всё знаю, желанные, – проговорил Варакса. Вид у него был самый горестный и пристрашный, словно это ему грозили колодки, но горожане, привыкшие к облику Вараксы, не удивлялись. – Что же вы на оберег наш, кончанских черёдных обходчиков, так люто насели?
Он говорил очень тихо, и раздражённые уличане помалу прекратили шуметь, решившись послушать умного человека.
– Они Верешка нашего!
– Поругателем ставят!
– На поруку не отдают!
– Вы, уличане, не на тех доправляете. Сами говорите, не тюк с товаром подрезали – Владычице урон сотворили.
– Как же быть, батюшка?
Варакса кивнул:
– Когда надлежит до благочестия, суд отдаётся предстоятелю верных. То есть…
– Не о благочестии речь! – возвысила голос дородная Вязилиха, привыкшая наравне с мужем править дела. – О том, что хуление сбылось, а вины нет!
Варакса деловито спросил:
– Послали за Люторадом? Или сами пойдём? Тут недалеко…
Соседи начали переглядываться. Сын Краснопева был завтрашним вождём шегардайских мораничей, это все понимали.
– Как нужа у людей, так он прочь, – предерзко запустила одна из баб. – Одно дело знает: смех-веселие изгонять!
На говорунью зашикали:
– Тихо, дура!
– Доболтаешься до кобылы!
– К Лютораду на его же приговор плакать?
– Весь сказ будет – к новому царствию городу очищение, людям честь и торжество.
– Над Люторадом, – пробурчал Гиря, – пока ещё святой дедушка есть…
– Есть-то есть, да уж одной ногой при Владычице.
– И вторая ноженька сей миг с тверди прочь.
– Йерела с Ольбицей дожидается, на земное моченьки нет…
– Станут его ради нашей малости полошить?
– Ещё Другоня-жрец есть.
– Охти! Он дедушке первый внук, да сам недоросль.
Пока шабры судили, рядили и заминались, раздался стук посоха. Все споры тотчас затихли. Окружённый служками, подошёл Люторад:
– Славься, Владычица!
– Славься, – вразнобой отозвались ему.
– О чём нестроение, верные?
Зря спросил, и так было понятно. Ремесленная улица Третьих Кнутов, не слушая пересудов о святотатстве, явилась за своим сыном. Люторад выпрямился, спрятал руки в рукава облачения. Посох мешал, словно напоминая: всех прав на него отпрыск Краснопева ещё не сподобился.
– О правде, – заново ступая в холодную воду, выговорил Варакса.
– Нет препоны в обретении правды чтущему слово Владычицы. Кто сотворил кривду?
Варакса начал мягко и вежливо:
– Стали мы известны, что в блошницу заключён отрок, перебивший путь священному шествию. При Ойдриге за такое шеи рубили и тем смывали невстречу. Однако предки были мудры. Отрока, рекомого Верешком, сыном Малюты, они не почли бы за святотатца.
– Добрый Варакса… – Люторад растянул в улыбке тонкие губы. – Ты премного взыскан умением ткать словесный узор, творя силки для неопытных судей. Я служу высшей власти и привержен глаголу простому и честному, как молитва. Ты хочешь уверить меня, будто славные предки не ведали, где одна сторона улицы, где другая?
– Для предков святотатцем был тот, кто осквернялся злочестием, своевольно или по неразумию. Виновный в отвращении благодати Богов платил кровью. Я уверен, жрецы Ойдриговых времён не признали бы поругателем неудачного отрока, которого сторонний человек метнул через улицу, как мешок.
Люторад сверху вниз смотрел на низенького Вараксу.