Светел с новожиличем вышли и преклонили колено, признавая право Злата судить. Оба осунувшиеся, натянутые, красноглазые от недосыпа.
– Да услышат выси небесные, глуби земные, буйные воздухи и негасимый огонь, – продолжал Коршакович. – И вы слушайте, люди, несущие память земную. Вот перед вами истец, рекомый Светелом Незамайкой, витязем из Царской дружины. Утверждаешь ли, Светел, будто тебе обещали и не исполнили?
– Утверждаю.
– Вот ответчик, рекомый… где Петеряга?
Тот в ожидании песенного поединка успел почти потеряться. Его вытолкнули вперёд.
– Утверждаю, – брякнул он невпопад.
Взлетел смех, позоряне ожили, вспомнили: речи молодого купца суть всего лишь предлог к весёлому действу. Начин скоморошины. Отнюдь не царский суд в объезде земель.
Один Злат остался невозмутим.
– Ты, Паратка-наймит, заступишь ли место ответчика, отрицая вину?
– Заступлю.
– Добро. Подите жеребьи метать.
Первым седлать скамью досталось Паратке. Пока Светел гадал, хорошо это или плохо, новожилич отправил в печь масляную лепёшку:
– Прими, государыня, ибо за мной правда.
Согрел перед устьем ладони. Вышел в середину, неся длинношеий уд наперевес, словно боевое копьё.
…Заигрыш он всё-таки смазал. Пальцы дрогнули от волнения, упустили струну. Светел чуть не охнул вместе с гудилой, но парень совладал. Стиснул зубы, выправился. Стройными трезвучьями очертил голосницу. Чуть кашлянул – и повёл. Уверенно, гордо.
«Враги? Победы? – вслушался Светел. – Опять про Ойдригов полк? Или про войны хасинские?»
А голосница в песне ладная удалась. Влипчивая. Народ её легко подхватил. Иные подтягивали, подгукивали голосами.
Светел увидел, как призадумался Злат. Аж голову на руку опустил. Похоже, Паратка пел о больном. О таком, что Злат был бы рад из памяти вырвать… да слишком крепко сидело.
«Ишь хитёр! Судью думает обольстить! – прищурился Светел, но сам себя осадил: – А хороша песня. Такую не сложишь без истой любви, из холопства единого. Знать, правильный ты у нас, кровнорождённый. На трон поднимусь, велю узаконить. Есть же у царя право отцовское?»
Песня кончилась. Ещё раз обежала созвучья – и смолкла.
Позоряне топали, кричали, ближние гладили певца по плечам, бабы плакали, девки прилюдно губы тянули. Паратка не видел, не слышал – сидел мокрый от пота, выпотрошенный, шальной и счастливый. «Я смог! Правда смог? Победил?..»
– Ответишь ли, дикомытко? – крикнули Светелу.
– Есть что спеть?
– Давай выходи!
Светел вздрогнул и понял, что напрочь не помнит собственной песни.
Три бессонные ночи ловить юркие светляки слов, затверживать ход пальцев по струнам… Всё впустую, всё веником вымела чужая гудьба!
Злат воззвал к тишине. Потеха или нет, а закон Андархайны корявого отправления не прощал.
Светел встал на деревянные ноги. Сдёрнул с кос ремешки. Пятернями вздыбил жарые пряди, думая, что приглаживает.
Подхватил гусли…
…И пошёл срамиться за весь Коновой Вен.