– Дядя Машкара, что тебя гложет? Я письма писать буду! С купцами передавать!
Цепир сидел у стола боком. Покоил больную ногу на вытертой подушечке. Опирал в колено доску писца с удобными полочками для писала и церы. Советник владыки любил раздумывать над толкованием законов, посиживая в «Сорочьем гнезде». Меж людей, чью жизнь каждый день направляли, а то и по живому рвали законы. Сегодня Цепир ничего не писал. Так и этак выкладывал на доске глиняные косоугольнички, соединяя их в целое. Простая с виду загадка дразнила, обманывала. Ознобиша немного понаблюдал за колючими бирюльками, упорно не влезавшими в первую рамку – круглый прямоугольник. Всего рамок было пять.
«Надо в дорогу припасти такую забаву. Царята справятся за день, Змеда за седмицу, Невлину хватит до Шегардая…»
Сам Ознобиша уже знал, как переложить вон тот треугольник, но, конечно, помалкивал.
– Дядя Машкара, да не завтра меня отдают! Ещё рукавица не кроена, чаша не налита, слово не молвлено!
Сильная рука легла на кудельные лохмотки, потрепала осторожно и ласково… Некогда Ознобиша прямо спросил Эрелиса, кто таков этот Машкара. «Я должен знать, кому дозволяется государыню за плечико брать, советы в ушко нашёптывать!» И услышал в ответ: «Машкару знал и любил наш кровный отец. А приёмный отец наш с Харланом Пакшей на воинском пути братствовал».
Знаем мы таких братьев! Ознобиша содрогнулся и далее не выпытывал. Есть тайны трона, есть тайны семьи. Райцам доверяется правда, но ей назван предел.
Машкара отодвинул зернь.
– Хорохорился птенчик, на краю гнезда сидючи… Праведной царевне рукавица от колыбели пошита. С отцовской руки да на мужнюю…
Эльбиз вспыхнула:
– Да пусть за него Моэн выдают! Или Моэл! Хоть обеих дур враз! Хид своё заглушье на державцев покинул, дочками возвыситься чтоб! Вот и пусть возвышается! А я в Шегардай!..
– С такими жёнами Газдарайн Горзе, пожалуй, проклянёт день и час, когда ему вздумалось заслать к нам сватов, – усмехнулся Машкара.
– Хвалами Змеду замучили! Как уж в гусли играла, как уж играла! А уд хасинский знай блеял и ржал непотребно!..
– Тебя, дитя моё милое, и в Шегардае женихи нетерпеливые ждут. Благой Люторад, сын святого, вот-вот всей губы моранским предстоятелем назовётся. Круг Мудрецов с горным княжеством на равных поспорит…
Эльбиз сдавленно зарычала.
– А не Люторад, – продолжал Машкара, – так Болт Нарагон. Славнейшего рода красный боярин.
– Какой он жених? Пустоболт! Томарка туплёная! Жилища дедовского не удержал!.. Сюда носа не кажет, зане Гайдияр охолостить посулил!..
«Вот потому, – грустно размышлял Ознобиша, – праведных царевен от века в теремах и растят. Чтоб знали прялки да пяльца, да толику грамоты – письмо разобрать… А там – мужу наследников… Невлин сразу хотел Эльбиз запереть… тщился мыслью, что преуспел… Что ж теперь?»
Машкара вздохнул:
– Как сулил, так посулы и отзовёт. Купцов шегардайских послушать, Болт за морями семь городов на щит взял да другие семь основал. Как расхвастается богатством несчётным, как пол-острова Кощейского владыке под ноги метнёт – венца украшением…
В кружало шумной гурьбой ввалились порядчики. Возле «стола доброго Аодха» стало тесно от полосатых плащей. Босяки, кормившиеся с ладони святого царя, унесли ноги. Гайдияровичи, скинув латные рукавицы, хозяйски-весело взялись за перекус. Благо Харлан выкладывал на дармовой стол не огрызки, а добрую пищу, если что и початое, то опрятно обрезанное. Да.
Ознобиша подозвал пробегавшую блюдницу, дал мелкий сребреник:
– Принеси, статёнушка, лепёшек. И бурачок.
Девка поклонилась, взяла сребреник, убежала – расторопная, полнотелая. Машкара проводил её глазами.
– Хотел бы ошибиться, маленькая, но, думаю, сватовство одного из этих троих будет благословлено, – сказал он Эльбиз. – Шагад государствует, однако и прочих царственноравными сделать недолго. У нас с Беды не увенчивали, людей это порадует. Глядишь, под рукобитье и приурочат.
К некоторому удивлению Ознобиши, царевна оставила воевать. Равно как и бежать на край света.
– Люторада я на брачном ложе зарежу. Он наших ближников истязал. Лучше пусть остережётся со сватовством! – Лебедь говорила очень спокойно, лишь в глазах светилось грозовое небо. Сделает по сказанному, и рука ведь не дрогнет. – Болта я бы подмяла, – так же рассудочно продолжала она, – только от него и пустосвата не примут. Гайдияр не простит. Кимидею же не простил, не спас их с мужем, хотя мог. И Болту спуску не будет. Шагад…
Машкара слушал и кивал, не перебивая. Седовласый мужчина, сброшенный с неведомых высей жестокими причудами судьбы. Несущий какое-то горе намного мучительней и глубже, чем расставание с любимой царевной. И маленькая мятежница, храбрая перед неравным сражением.