– Спросить надо.
– Да мы без расспроса…
– Я о том, что вдруг вапы пестроцветные у кого купить можно. Для тёти Надейки.
Надейка уже поклонилась Лихарю неотличимым списком «Великой Стреты». Грозный источник едва глянул на заглавный лик, то ли царский, то ли свой собственный.
Минул взором наследника.
И долго не отрывался от молодых лиц Инберна с Ветром, чтобы наконец приказать: «Теперь отца нашего рисуй. Во славе!» Что это значило, Надейка не посмела спросить. Когда уходили орудники, она живмя жила в книжнице, постигала образы моранских святых. Страшась, готовила берестяные наброски Лихарю на выбор…
Воронята решали, куда первее идти спрашивать краски, к гончарам или к ткачихам, когда из-за тумана, со стороны ближних левад, долетел истошный рёв оботура. Глубокий трубный зык было не спутать. Это полошился черныш, накануне отдавший ристалище.
– Эк заходится, – сказал Ирша. – Нешто хозяин со зла прирезать решил?
– Да ну, – вслушался Гойчин. – Кто в дальнем пути доброго тягача режет? Да прямо в загоне, чтобы другие взбесились?
Оба понимали толк. В Чёрной Пятери им случалось забивать коз.
– Со зла и не такое творят…
– Под горячую руку, оно понятно. А сейчас-то?
Оботур всё надсаживался.
– Вдруг хозяин взял того бурого прикупил, прежний не нужен стал? – предположил Ирша.
Гойчин снова прислушался:
– Быка одним ударом валят, чтобы не понял. А этот блажит, точно с живого шкуру дерут!
Орудники переглянулись, встревожились, пошли смотреть.
Оказалось – не зря. Пока шли в тумане, навстречу метнулся мальчишеский голос:
– Люди, люди добрые! Помогите!..
Воронята молча сорвались на бег.
Может, у края купилища ещё кто-то услышал, но они подоспели первыми.
Серые, гнедые, соловые оботуры скучились в отдалении, тревожно выставляя рога. Лишь большой чёрный бык топтался сам по себе. И ревел взахлёб, крутясь возле тела, распластанного на земле. Человек лежал кверху лицом, торчала рыжая борода. Его пытался тормошить темноволосый мальчишка. Когда воронята выбежали из тумана, отрок набирал воздуху для нового крика, но при виде подмоги обрадованно умолк.
Орудники махнули через забор.
Ирша перехватил встревоженного, готового обозлиться быка. Гойчин поспешил к рыжебородому, в лекарском деле на него было больше надежды. Мужчина дышал часто и надсадно, в груди хлюпало.
– Если что, я… – суетился юный дикомыт. – Может, водицы доставить? Молока? Я живой ногой…
– Нет! – дружно рявкнули воронята.
– А то пива?..
Гойчин хотел прогнать местнича, вскинул глаза, узнал в испуганном парнишке вчерашнего гордого гусляра.
– Помогай!
Вместе они приподняли возчика, тот сразу задышал легче. Гойчин понял, что не ошибся. Быстро сняв с рыжебородого кушачок, он перетянул ему ногу возле самого паха. Закрутил вдетым в ножны ножом. Мальчик держал обмякшего мужчину за плечи. Ирша протягивал верёвку, снятую с рогов оботура. Гойчин сомкнул второй жгут. Бык тыкался носом Ирше в плечо, мычал уже не зло, жалобно. Чаял утешения от уверенного человека. Ирша потянул его за ухо:
– Ложись, маленький! Ложись!
Черныш потоптался, повздыхал, надумал послушаться, подогнул колени. Гойчин с пареньком прислонили рыжебородого к большому мягкому боку.
– Беги к стряпным бабам! – велел Гойчин дикомыту. – Ушат пусть несут, да побольше! С горячей водой!
– Скамеечку захвати, – добавил Ирша.
– И скалки пирожковые! Две!
– А…
– Живо беги!
Мальчишка удрал во все ноги. Гойчин вновь взялся за больного, стал мять ему кончик носа, верхнюю губу, подбородок. Гнездарь дёрнулся. Застонал, медленно оживая. Было слышно, как юный гусляр спорил с бабами, те вначале отмахивались. Потом раздались ещё голоса: на крик мальца приспели калашники. Споры мигом затихли, два парня и девка приволокли дымящий ушат. Гойчин уже стащил с возчика поршни, белые босые ступни нырнули в горячую воду. Пока просовывали скалки вместо ножен с ножами, народу кругом стало тесно. Зарёванная баба кинулась тормошить мужа:
– На кого малых детушек покида-а-аешь…
– А ну, унялась! – Девка-калашница была невзрачная подле грозных парней, но осадила так, что вой прекратился.
Кругом собрался народ. Ирша заметил вора Трясаву, скрытно погрозил кулаком: я те вздумаю у добрых людей, сошедшихся на помощь беде, кошели подрезать! Крадун благочестиво завёл глаза. Да как такое подумали, да как можно!
– Дорога, знать, нелёгкая выдалась, – объяснял Гойчин калашнице. – Ещё на ристалище проконался… сердечко-то и зашлось. Мы ему облегчение сотворили. В себя вернётся, пускай оботура благодарит да мальца горластого.