Девка понятливо кивала. Она выглядела решительной и сметливой. Воронята по-тихому отступили, двинулись прочь. Вновь обходить купилище, провозглашать заветное слово там, где ещё не бывали.
Обоих потряхивало. Пока уговаривали быка и вертели жгуты, было не до мыслей о неудаче. Зато теперь догнал запоздалый испуг, и руки, не занятые делом, едва могли подвязать к поясам ножны.
– Малого подождём, – вспомнил Ирша. – Тоже, поди, труса набрался, небось мамку обнимать побежит.
– Побежит, – согласился Гойчин. Он смотрел в пустоту, перед глазами плавала рыжая борода на белом лице.
Ирша угадал. Парнишка, более ненужный среди опытных взрослых, скоро выскочил из тумана. Встрёпанный, глаза шалые.
– А ты молодец, славнучек, – сказал Ирша.
Тот смутился:
– Я что… Орал с перепугу.
– Без того бы люди не натекли, – сказал Ирша.
– Мы тебя вчера ещё слышали, заслушались, – сказал Гойчин. – Голосистые вы тут, за Светынью.
Мальчик доверчиво похвалился:
– Мне на торгу петь от матушки дозволено. От Равдуши Опёнушки.
Странно было видеть его. Казалось, наставник, совсем не погибший, лишь сбросивший десяток прожитых лет, вот-вот подмигнёт впрозелень голубым глазом. Бросит притворство, велит сказывать, ладно ли без него живёт-может Чёрная Пятерь.
– Тебя, славнучка, люди каково хвалят?
– Жогом, – расправил плечи юный гусляр. – Из Твёржи мы.
– Пойдём проводим тебя, пока матушка не хватилась, – предложил Ирша.
Гойчин добавил:
– Поклонимся, чтоб не бранила.
Жогушка улыбнулся:
– А не станет бранить. Детница она, дома пестуется.
– Так ты отцу помогаешь? А праздный ходишь почто?
– Мы с отцом богоданным лыжи вывезли. Расторговались уже.
Ирша недоумённо нахмурился. Всё же здешняя говоря не только оканьем отличалась. В Левобережье богоданным отцом призяченный мог назвать тестя, но какой тесть у безусого?
Гойчин тоже замолк. На самом деле он лишь тут перестал ждать тайного знака, уверившись – не с Вороном говорит, воскресшим в теле юнца.
– Оно видно, что с богоданным, – опасливо проворчал Ирша. – Правский отик, пожалуй, пустил бы одного в рядах шастать…
Жогушка рассмеялся беспечно:
– Где ж одного! Мне все калашники братья.
– И сестра есть, – поддразнил Гойчин.
– То наша Полада! – с немалой гордостью пояснил мальчик. – Затресских она. Сватали, не пошла. Светелка решилась ждать, а дотоле с нами сестрицей.
Орудникам Чёрной Пятери дела не было ни до девки Полады, ни до какого-то Светелка. Их давно приучили отделять главное.
– С вами, значит, – улыбнулся Ирша. «А не соплив ты, поршок, с молодыми орлами в небе ширять?»
– Нет дружины без загусельщиков, а нас двое, – принялся раскладывать Жогушка. – Небышек в Затресье своём, а я в Твёрже, при воеводе Гарке.
– И в походы ратные? – не поверил Ирша.
– Нет пока, – отвёл глаза Жогушка. И вскинулся. – Мне братище наказал с отцом богоданным лыжи источить, женство оборонять, малых на крыло ставить! Вот поставлю…
«Братище? Братище!»
– Объясни нашему неразумию, – попросил Гойчин. – У нас в Шегардайской губе мужи отцом богоданным…
Жогушка засмеялся:
– Тестя, слыхано! А у нас приёмного величают. – Шмыгнул носом, подумал, важно добавил: – Хотя, если что, у меня и суженая есть, вот.
– Ишь как…
«Это чтоб в котёл силком не свели, как дядю Ворона? Женатому на воинском пути не рука…»
– Мне, – расхвастался Жогушка, – дядя Мозолик в Кисельне по обету девку родил. Как во все лета войдёт, её посягну.
Всё это было ново и любопытно, только… мимо орудья. Воронята преступно тратили время, отпущенное гулять по рядам с заветным окликом на устах.
Однако был ещё иной долг, превыше даже Лихарева приказа.
– Братище, говоришь, – задумчиво произнёс Ирша.
– Умён старший брат, чей завет младшему – дому опорой быть, – поддержал Гойчин. – Поведай про него.
Жогушка надулся от гордости:
– Такого брата ни у кого нет! Он преподобные ирты и лапки верстать наторел! Летами как вы был, а на купилище за его лыжи дрались!
Орудники неволей припомнили: в Чёрной Пятери дядя Ворон поновлял лыжи, даря им скорость и крепость. Верно, скучал по дому, по ремеслу… по братёнку. Хотя никогда об этом не заговаривал.
– И песни пел, как ты? – жадно подтолкнул Ирша. – Голосом дивным?
Гойчин тоже не сдержал языка:
– Как ты, в гусли играл? Или, может, дудку больше любил?
– Брат – гусляр, каких нету! – засиял маленький дикомыт. – Его дед Игорка учил, а он уж меня! У него гусли живыми голосами поют! Хворых на ноги ставят, робких смелыми претворяют, слабых за победой ведут!