Кербога шагал вперёд, держась за гнутый рог пристяжного. Ноги почему-то гудели от смертельной усталости, хотя едва минул полдень.
«Благослови его, Предвечная… Заклинаю, благослови…»
Завидный жених
Дура-девка всё же не поверила окаянному дикомыту. Из последней могуты впряглась в алык. Понукая собаку, протащила нарту аж целых двадцать шагов. Левобережница, домоседка, что с неё взять. Спасибо хоть копьецом не пырнула, как при первом знакомстве. Верно, запомнила, как барахталась в снегу, куда Светел её мимоходом отправил.
Он перво-наперво склонился над санками:
– Живой, что ли?
– Живой… – шелохнулась овчина.
Паренёк был совсем молоденький. Примерно как Светел, когда в дружину просился. И такой белоголовый, что в старости седеть не придётся. Если, конечно, до зрелых лет доживёт. Может и не дожить, поскольку дурак. Пропорол ногу сучком и давай храбриться, пока валенок не набряк. Вот и лежал теперь чучелом соломенным.
Против воли вспомнишь ту кощейскую нарту с потёками на копыльях…
Светел не стал смотреть жгут, благо сам только что затянул. Вытряхнул из алыка дурёху:
– Сзади пойдёшь. – И в охотку съёрничал: – Або к славнуку на санки подсядь!
«Неча, гнездари, красть исконное имя народа. И глума ради присваивать, обозначая завидного жениха…» Девка оскалила зубы в прорези меховой рожи. Светел ответил тем же. Захлестнул длинный потяг на баране саней, толкнул под бок прочно улёгшегося пса. Кобель, рыжая громадина, недавний коренник из чьей-то упряжки, зло примерился к меховой штанине. Его мысли были мутны и неповоротливы, зато Светел думал ясно и быстро. На краткий миг над псом навис симуран, свирепо вскинувший крылья. Кобель взвизгнул, прожёг снег горячим и жёлтым. Влёг в алык и попёр.
– Это что было? – выдохнула девка.
Светел глянул сквозь харю двумя огненными угольями:
– А я досуж с собаками ладить…
Девка смолкла. Берегла дыхание, боялась отстать. Зато подал голос парнишка:
– На что тебе, дикомыт?
Плохой был голос. Хриплый, нестойкий. Светел весело подмигнул:
– А саночки, смотрю, изрядного плетева. Понять хочу, так ли на ходу хороши.
Кузов нарты был свит из соснового корня, дело у гнездарей почти небывалое. Паренёк улыбнулся:
– Без меня ходчей будут… Лучше Брезку подале увези…
– Я те дам! – вскинулась девка.
Вековой ельник стоял снежными глыбами, дерева от дерева не поймёшь. Светел шёл виляя, ведомый чутьём лесовика и уверенным ощущением взгляда с птичьих высот. Огонёк парня был слабеньким, но упрямым. Светел знай делился с ним радостью, происходившей от мощного биения сердца. Это не вполноги возле скоморошни шагать!
Кобель тоже повеселел. Тянул, одолевая умёты, привычно упирался на подъёме. В его мыслях был злой человек в шубе, вонявшей мёртвыми псами. Муки вечно подведённого брюха. Серая сука-царица. Добрая маленькая хозяйка. Крылатый Вожак, сошедший на землю…
Когда взобрались на лысый пригорок, Светел оглянулся. Позади распахнулся весь вливень. Речушка Вишарка, на которую они свернули у Сегды… скоморошня, медлительно выползавшая на просторную Вож-Матку… Кербога шёл невозбранно, однако погоня не скололась и не отстала. Светел сосредоточился и чудесным образом увидел преследователей. Они лезли с дальней стороны на гряду, когда-то защитившую лес. Четверо. Светел задумался: а не встретить ли их?
– Как саночки, дикомыт? – спросил паренёк.
Девочка Брезка стояла померкшая. Качалась, закрыв глаза. Держалась двумя руками за копьецо, толкни – упадёт. Светел отогнал видение себя десятилетнего над раненым атей.
– Не совсем изведал ещё, груз легошенек.
Девочка промешкала испугаться. Трепыхнулась, когда Светел поднял её и усадил «славнуку» в ноги.
– Дяденька…
– Сказывай лучше, что за гоньба? Кому досадили?
С пригорка начался длинный спуск, по крепкому насту шаги ложились саженями.
– Из Отшибихи мы, – робко начала девочка.
– Мой опин, – встрял парнишка. – Я увозом увёз, ан охромел.
– Вот и полёживай, а я баять буду. Мы с ним дети купленные… под игом… когда отцы наши за море съезжали.
– Одному купчине достались.
– За руки держась, в деревню пришли. На торжок.
– Её Ижога взяла, меня дядька Личко.
– Мы всё равно друг за дружку…
– Он сына котлу обетовал. Меня взращивал, чтоб сына сберечь.
– А я Ижоге дочкой была. Своя родилась, рабой стала.
– Тут котляры поездом. И Брезке покупщик. Нравом злой, на рожу противный…
Светел усмехнулся:
– Жалостно врёте. Аж харя сыростью леденеет.
Дети притихли.
– Дальше врите, не то заскучаю!
– Тогда мы санки свели.