Она глухо всхлипнула и вытерла платком сухие, красные глаза.
— Его тело осталось там. Я призвала на помощь магов, и они запечатали оба входа в дом. И эти чужовища тоже там, до сих пор. Я знаю! Мне снится, как они скребутся и хохочут, и муж зовет меня и просит их унять. Простите, — Брара вскинула башню прически. — Когда Льорос Сарано занялся этими идолами, когда обнаружилось, сколько их в Альдруне, я… промолчала. Я поняла все, но не посмела признаться. Оскорбить память моего мужа, не хочу, чтобы его сочли дураком… или преступником.
Сарети осторожно положил руку на запястье советнцы.
— Не утешайте меня, Атин! — воскликнула госпожа Морвейн. — Но ведь все так и есть! И…
— Чем я могу вам помочь?
Морвейн перевела взгляд на Аррайду, дрогнула ресницами.
— Я хочу, чтобы вы уничтожили этот идол. Не ставя в известность храм. Никого вообще, кроме этого вот узкого круга, — она обвела рукой присутствующих.
Черрим нервно провел когтем по усам:
— Думаете, мы вдвоем справимся?
— Можете взять своих людей. Но, разумеется, они поклянутся молчать. И… у меня недостаточно денег, чтобы им заплатить. Мы выскочили из дому, в чем были.
— Об этом не беспокойтесь, Брара, — бросил советник Сарети. — Я найду способ вознаградить госпожу Аррайду. Впрочем, вы тоже можете ее вознаградить — не деньгами, а добрым к ней отношением. Вас уважают в совете и…
— Я поняла вас, Атин, — отозвалась советница сухо и перевела вопросительный взгляд на наемницу.
— Я это сделаю. Мне нужен план и ключи от поместья.
— Они у вас будут, — Сарети кивнул. — Еще что-нибудь? Доспехи? Оружие?
— Нет, только план и ключи. И возможность поговорить с уцелевшими охранниками и слугами.
— Я распоряжусь, — известила Брара слабым голосом. Аррайда с Черримом вежливо поклонились.
Атин вышел за ними в прихожую.
— Дело в высшей степени деликатное. Брара не может очернить память своего мужа и в то же время опасается проклятия Храма, которым примас Сарано грозит всякому, посмевшему утаить пепельный идол и оставить у себя. Еще тогда, когда Ремас Морвейн погиб, он насторожился. Явление моровых чудищ прямо в городе! Будто и без того у нас мало проблем. А Брара честна, законопослушна, богобоязненна. Она хорошая женщина, мы обязаны ей помочь.
Советник замялся, но все же добавил:
— Я не поскуплюсь, сударыня… не сочтите это оскорблением.
— О крепости спроси, — подтолкнул в бок Черрим, — а то зря, что ли, ходили…
Его золотые глазищи сверкнули тепло и насмешливо. Негоже просить награды прежде подвига. А с другой стороны, столько уже было этих подвигов, что можно и не стесняться. Но, вопреки тому, что собиралась сказать и к чему готовилась, Аррайда выдохнула:
— Почему дом Редоран, известный своим благородством, узаконил рабство?
Словно из резко разжатого кулака, всплыло пыльное солнце над Молаг Маром, каменные ворота рабского рынка и кандальный звон. И яростный крик Пикстар: «Она врет!» Потому что для нее действительно было лучше погибнуть, чем стать рабыней.
— Я так понимаю, на вас оказали влияние «Две лампы», пытающиеся извести рабство в Морроувинде. И эта девица, Звездочка, подозреваемая в том, что выдает себя за воплощение владыки Неревара. Ложное воплощение. Кровнику дома негоже общаться с подобными особами, — сухо высказался советник.
— А с кем мне следует общаться?
Сарети сцепил пальцы:
— Сударыня! Иметь рабов — это исконная привилегия данмеров. Тиберий Септим, подписывая Закон о Перемирии с богом-королем Вивеком, и то не посмел ее отменить.
— Так сделайте это за них.
Карий взгляд скрестился с алым.
— Благородным надо быть до конца, а не только по отношению к друзьям и родственникам.
— Вы обвиняете меня в неблагородстве?
Ничего не стоило промолчать. Вспомнить, как Сарети по-доброму отнесся к ней, как награждал и наградит еще…
— Обвиняю.
Холодная вода поднимается к лодыжкам; охватывает колени; подступает под грудь, обручем сжимает горло. Дождевые капли оставляют на воде вмятины и круги… И вместе с ними падают слова:
— Мне кажется… данмеры стали прокляты не только потому, что предали Неревара. А из-за их чванства и гордыни. Из желания повелевать всеми.
— Что?..
— Вот мой друг, — Аррайда положила руку на плечо хаджита. — Под лохматой шкурой бьется благородное сердце. Но вы же данмеры! Мы все для вас нвах, а зверолюди и того больше звери, меховой коврик у кровати.