Ритм ворожит, ритм зовет за собой. Но нельзя ударить латной перчаткой по пепельному идолу, срывая наваждение. Нельзя вступить в бой. Нельзя заглушить колокола.
— Что ты творишь?
— Отойди, Эдвина, — Черрим оттеснил магичку плечом.
Сквозь звон в ушах протискивается, пробивается тяжелый голос Сул-Матуула:
— Сними рукавицу и возьми меня за руку.
Вот так отдают долги. И сквозь марь теплое прикосновение к ладони и тихий ритм другого пляса:
«Ты вернулась дальней дорогой из-за луны и звезд. То, к чему ты приложишь руку, будет сделано. Что осталось несделанным, будет завершено… Многие пали, но одна осталась».
И губы движутся, повторяя молитву. Беспамятство отступает, колокола глохнут. Красные глаза заглядывают в глаза.
— Когда пройдешь посвящение, будет легче. А пока держись.
— Я… держусь. Я здесь.
— Ты что-то видела?
— Ловушки… много. И сторожа. Я их чую.
— А они тебя? — встревоженно спросила Эдвина.
— Нет. Кажется… нет.
— Я же говорила, что не надо…
Но Аррайда оборвала ее:
— Я использую… любой шанс, чтобы нам уцелеть.
Бретонка криво ухмыльнулась и больше не спорила. Только следила в полглаза за подругой, готовая в любой миг разорвать связь между ней и тварями Дома Дагот.
Но раз вырвавшись из паутины, Аррайда больше не позволяла ей увлечь себя, держала на краю сознания, а когда остановились на привал, и вовсе изгнала из мыслей.
«Что-то здесь не так, — сказала она себе, пытаясь то так, то этак устроиться на камнях, чтобы поспать. — Из норы Иллуниби, где таился Дагот Гарес, было несколько выходов.
Если бы сюда, как в другие „утюги“, стекались спящие и корпрусные твари, они кишели бы в крепости, упирающейся в фарватер Набит, или двигались сквозь него дальше — раз уж там их нет. Но ряска на стенках и дне однородна, значит, воду не спускают, не держат трубу сухой ни частью, ни полностью даже на время. Ну не ныряли же они, в самом деле!
Так и роятся. Не оболваненные сектанты, костяк серьезного войска с регулярным патрулированием, с тренировочными площадками, со складами, с… вменяемым командиром. Невменяемый не сумел бы все это организовать, даже подчиняясь воле Дагот Ура. Шармат с командиром… должен быть хотя бы один широкий вход, или откуда твари здесь взялись? На плане он не отмечен. Прорубили недавно? Где он находится? И куда ведет? Надо найти».
— Сестренка, с тобой все в порядке? — окликнул ее Черрим.
— Жестко.
— На, подстели мой плащ.
И тогда Аррайда наконец заснула.
Сон не принес отдыха. В нем наемница, спотыкаясь, брела все теми же коридорами, в полной темноте — никак не хотело срабатывать заклинание «кошачьего глаза». Так искра гаснет, падая в сырой трут. И потому ноги забирали по кругу, словно нарочно избегая сердцевины запутанного клубка. Где уж точно таится рогатый идол. И приставленный к нему жрец дергает за нити пепельное воинство. Мысли об идоле и его служителе причиняли Аррайде боль. Сила, повелевающая ею, принуждающая уничтожать святилища Шестого Дома, не должна была вырваться в этот раз. Слишком близко Когорун от Красной Горы, и нельзя обнаружить себя, пока к бою недостаточно готов.
Но вот свет забрезжил впереди — дымно-кровавый, как цвета Дома Дагот. Он вырывался из черненых тяжелых чаш, освещая того же колера алтари. Но в пустоте святилища не оказалось жреца. Там был лишь «шепчущий» колодец, заполненный прахом и человеческими костями. И на одно из копий, торчащих из него, была насажена рыжеволосая девичья голова.
…Наемница села, прислонившись спиной к стене. Нашарив баклажку, глотнула разбавленного вина. Услышала бормотание Черрима:
— Что ж это за испытание воина такое, если мы никого ни разу и не тюкнули? А воин — это не только сила, проявленная в драке. Это и хитрость, и ловкость, и терпение, умение выждать и напасть в самый выгодный момент. И талант предвосхищать действия врага.
— И зачем ты мне это говоришь? — хохотнул аптекарь.