Мы подплывали к лодке, где был старик Таточенко.
— Опять обловился? — спросил первый инспектор. — Чем вы её только берёте?
— Так я ж не в зоне, гражданин инспектор, — хмуро ответил Таточенко, с готовностью откидывая рваную мешковину, под которой навалом лежала рыба.
— Что ж, не пойман — не вор, — так же хмуро ответил второй инспектор, отталкивая его лодку.
Мы снова понеслись дальше, а мне стало ещё обидней…
На берегу под гостиницей уже виднелись первые купальщики. Мы как раз стали приближаться к этому берегу. И все могли увидеть, как меня ведёт на буксире катер с красным флагом. Из‑за одного паршивого судака, ну пусть с окунем, которого я ещё и не поймал толком…
Невдалеке от гостиницы мотор катера снова утих, и я глянул, кого это они ещё зацапали.
— Он говорит — ты Фроськин пацан? — спросил первый инспектор, поднимаясь на корме.
— Ну и что?
— Так вот, коль Фроськин, отвязывай конец и греби до дому. И помни, это тебе первое предупреждение. Попадёшься второй раз — будет штраф. Понял? И конфискуем лодку.
— Ладно.
— Вот и хорошо, что ладно. А матери скажи, чтоб больше на браконьерство не посылала. А то всерьёз оштрафуем. Понял?
Я сорвал кожу на большом пальце, отвязывая проклятый, мокрый канат.
— Понял, понял.
Они мигом уехали в пролив, а я, как вчера, остался один в лодке напротив гостиницы.
Зато сегодня мне было куда спешить. Ещё рано. Нет худа без добра. И я успею застать Владилена Алексеевича. А удочки — удочек я себе сколько хочешь из орешины новых сделаю, только вот леску с блесной доставать придётся.
Но когда я с вёслами на плече поднялся домой, Владилена Алексеевича там уже не было.
Вместо него на веранде сидела, дымя папироской и разговаривая с матерью, тётка из киногруппы.
— А вот мой Валера, — сказала мать. — Ты чего так быстро управился?
Я поставил вёсла у сарая и только махнул рукой — стану я рассказывать при посторонних!..
— Вашего мальчика я уже знаю, — сказала тётка, мельком взглянув на меня, — вы и его предупредите. Это очень серьёзно. Нужен режим. Вы сами должны понять — Владилен Алексеевич нуждается в полном покое. Дни его сочтены. Академик Пресман сказал, что скоро наступит конец. Вы понимаете?
— О господи! — сказала мать. — Он же ещё совсем молодой…
— Тридцати нет, — вздохнула тётка. — Его и в Англию посылали к специалистам. Болезнь неизлечима. От него это скрыли, но мы знаем: сначала отнимутся ноги, руки, потом речь, дыхание…
— Вот напасть! — сказала мать. — Может, ему в больницу? Кто же его, злодей, работать‑то заставляет?
— Сам.
— Неужто?
— Представьте. Говорит — без работы я бы уже давно умер. Он ведь почти всю картину снял в таком состоянии. Мы приехали доснять кое‑что, через неделю — в Москву… Ну хорошо. Мне пора. — Тётка поднялась с табуретки. — О том, что я с вами говорила, пусть он не знает. И ты, мальчик, — как тебя зовут?
— Валера.
— И ты, Валера, пожалуйста, не проговорись Владилену Алексеевичу, что знаешь о его беде. Хорошо?
— Ладно.
— Обеспечьте полный покой. Лекарства у него есть. Если что — немедленно сообщите нам в гостиницу.
— Ой, беда! Ой, беда! — запричитала мать.
— До свидания, Ефросинья Васильевна, мне пора на съёмки! До свидания, мальчик…
Она уже дошла до калитки, когда я опомнился и догнал её:
— Тётенька, а где эти съёмки? Можно мне поглядеть?
— Конечно. Можешь пойти со мной.
— Куда вяжешься?! — крикнула мать с крыльца веранды. — Иди есть, не завтракамши…
Но я уже был за калиткой. Я готов был бежать впереди тётки. Только не знал куда.
Глава 11
На съёмках кино
Как же я сразу не понял, что надо бежать на футбольное поле! Зря они, что ли, набирали целых две команды наших пацанов?
У нас в посёлке есть стадион, самый настоящий, возле самой ГЭС и есть простое футбольное поле.
Так вот кино снимали почему‑то не на стадионе, а далеко — на обыкновенном пыльном поле рядом «с совхозными виноградниками. Может, они не слыхали про стадион?
Когда мы с тёткой подошли к виноградникам, там уже стояли все машины киногруппы: и автобус, и легковая, и грузовые фургоны с какими‑то гудящими штуками, и прожектора, которые вспыхивали синеватым, слепящим светом, хотя день был и так солнечный. Поодаль были ещё какие‑то машины. Много машин.
Пацаны бегали по полю с мячом, только никакой настоящей игры не было, потому что все то и дело останавливались и смотрели на артистов, кинооператора и Владилена Алексеевича, который сидел на раскладном стуле под огромным зонтом и разговаривал с каким‑то косматым и бородатым дядькой.