крываемся только во взаимосцеплении друг с другом.
Писатель еще раскрывается во взаимоотношениях с
бумагой, со своими собственными героями. Именно
таковы лучшие, на мой взгляд, сегодняшние прозаи-
ки — Маргерит Юрсенар, Альбер Коан, Жан Мари
Клезио, Патрик Модиано.
— Правда ли. что вы единственный во Франции
серьезный автор бестселлеров?
— Не совсем... Самый серьезный «бестселлерный»
писатель — Эрве Вазен. Обычно его романы прода-
ются по 400—500 тысяч экземпляров, а это для серь-
езной французской литературы — рекорд. У меня в
среднем продается по 150 тысяч экземпляров, что
тоже много на сегодняшнем фоне. Исключение —
«Пятница». Кажется, было распродано 400 тысяч.
— Когда-то Франция была центром мировой ли-
тературы. Как вы думаете, не утрачивается ли се-
годня ее былой литературный престиж? — осторож-
но спросил я.
По он ответил сразу:
— Возможно... Потом была Россия Толстого,
Доооинкою, Чехова... Сейчас, я думаю, центр ми-
ровой литературы — это Латинская Америка. По-
мимо Маркеса, там много крупных писателей. Но
но образованию я германист и поэтому лучше все-
го знаю немецкую литературу, особенно философию.
Я когда-то изучал немецкую философию: Гегели,
Фихте, Канта, Шеллинга, Хайдеггера. Думаю, что
л гнить десятых философии Сартра почерпнуто имен-
но из немецкой философии.
— Можете ли вы вспомнить какую-нибудь фра-
зу, в которой афористически была бы выражена вся
суть его философии?
Я задумался над тем, что сказал Турнье. Под
словом «цивилизация» люди действительно слишком
часто разумеют лишь внешние технологические при-
меты. Но можно летать в «Конкорде», а быть ду-
ховно бескрылым. Опасность бескрылости в эпоху
крылатых ракет?
— Когда я бывал в США, меня поражало, что
многие молодые американцы даже слыхом не слы-
хивали о Драйзере, Джеке Лондоне... А эти писа-
тели — их национальная гордость. Насколько моло-
дые французы знают сегодня, скажем, Мопассана,
Виктора Гюго? — спросил я.
— Мопассана всегда читали и читают, — отве-
тил Турнье. — Жискар д'Эстен незадолго до выбор-
ной кампании даже выступил по телевидению о Мо-
пассане, ибо знал, как это тронет французов. Гюго,
при всей его риторичности, тоже остается читаемым
и даже обожаемым. Когда Апдре Жида спросили,
кто лучший поэт Франции, он ответил: «Увы, Виктор
Гюго». Жан Кокто пошутил: «Виктор Гюго был су-
масшедшим, принимавшим себя за Виктора Гюго».
— Чем вы объясните, что французскую современ-
ную поэзию так мало читают?
Турнье вздохнул:
— Частично в этом вина Малларме. Он создал
разрыв поэзии с читателем, ушел от понимаемости
поэзии. Усложненная поэтика Малларме была реак-
цией на «простую» поэзию, например, Беранже. Ге-
те считал Беранже величайшим поэтом. Но Маллар-
ме находил его «слишком доступным». После Мал-
ларме были другие, не менее значительные поэты,
прошедшие по пути недоступности для обыкновен-
ного читателя: Валери, Сен-Жон Перс... Сегодня
есть прекрасные поэты: Анри Мишо, Рене Шар, Ро-
бер Сабатье. Ален Боске. Я бы не назвал их недо-
ступными. Но многие французы успели отвыкнуть
от того, что можно читать стихи и понимать их...
Я задал несколько щепетильный вопрос:
— Когда-то, приехав в Париж, я пытался найти
характеры, похожие на Атоса, Портоса, Арамиса,
д'Артаньяна, и не нашел их к своему глубокому ра-
зочарованию. Может быть, мне просто не повезло?
А может быть,, эти характеры были всего лишь ро-
мантизированы автором?
Турнье не обиделся на мой «подвох».
— Конечно, были романтизированы. Но не надо
забывать и другого. После трагедии французской ре-
волюции, лет 150 назад, начали процветать не уни-
кальные характеры, а буржуа. Однако это не озна-
чает, что вся Франция только из них и состоит. Ха-
рактеры все-таки не исчезли. Когда мы заседаем в
Гонкуровской академии, нас десять человек, и у каж-
дого свое лицо. Надо сказать еще и о том, что ни
один из людей не существует сам по себе, отдельно
от взаимоотношений с другими людьми. Все мы рас-
крываемся только во взаимосцеплении друг с другом.
Писатель еще раскрывается во взаимоотношениях с