лосья; он шел своею дорогой один и независим...» Ска-
зано на все века, пока будет существовать русский
язык и русская словесность. С той поры, когда это
было сказано, история преподала много новых уро-
ков, которыми не только не опровергла, но подтвер-
дила бессмертные уроки русской классики.
«Человек, рожденный с нежными чувствами, ода-
ренный сильным воображением, побужденный любо-
честием, исторгается из среды народныя. Восходит
на лобное место. Все взоры на него стремятся, все
ожидают с нетерпением его произречения. Его же
ожидает плескание рук или посмеяние, горше самой
смерти. Как же быть ему посредственным?» — так
определил когда-то Радищев моральную невозмож-
ность духовной посредственности для любого челове-
ка, который хочет именоваться русским писателем.
Другой наш классик — Салтыков-Щедрин — с го-
речью добавил: «Поэт! Если из миросозерцания свое-
го ты выжал последние соки, то замечу: ведь есть же
на свете миллионы людей, которые не написали
в жизни своей ни строчки, и живут же... отчего же
и тебе не последовать их примеру?»
Итак, по нашей классике посредственность есть
непозволительность, отсутствие миросозерцания долж-
но налагать вето на употребление чернил. Можно воз-
разить: «Не всем же быть гениями. Есть и честные,
скромные труженики пера». Но человек, называю-
щий себя писателем, хотя явно не может писать, уже
этим нескромен. Тем более такой человек нечестен,
если он ожидает похвал и наград за эту свою не-
скромность, которая иногда ханжески притворяется
скромностью. Нельзя требовать от каждого писате-
ля, чтобы он был гением. Но следует все гаки тре-
бовать от каждого писателя, чтобы он не был по-
средственностью, хотя в ряде случаев это необратимо
поздно. Посредственность чаще всего происходит от
невежества. Оставим в стороне невежество застенчи-
вое, простодушное, незлобивое, происходящее часто
не по собственной вине. Но не простим невежества
самодовольного, торжествующего, превращающего-
ся в нравственный лилипутизм, озлобленный на всех,
кто выше ростом. Торжествующее невежество порой
неплохо мимикризируе1ся, играя в образованность, —
у него всегда наготове хотя бы несколько цитат, —
но копни поглубже зазнавшегося неуча и увидишь,
что он никогда по-настоящему ничего не читал. Есть
более опасный подвид невежества — это невежество
образованное, глубоко начитанное, но за этой начи-
тайностью не стоит никакого миросозерцания. А при
отсутствии миросозерцания даже самые энциклопеди-
ческие знания приводят опять к тому же невежест-
ву, цинично вооружившемуся внешней культурой.
Отсутствие или размытость миросозерцания — это
.тоже один из неумолимых признаков посредственно-
сти. Отсутствие миросозерцания — опасная готов-
ность к любым компромиссам. Вот что по этому
поводу говорил Лесков: «Компромисс я признаю в
каком случае: если мне скажут попросить за кого-
нибудь и тот, у кого я буду просить, глупый человек,
то я ему напишу — ваше превосходительство... Но в
области мысли — нет и не можег быть компромис-
сов». Молодого писателя подстерегает множество
компромиссов, и один из первых — это компромисс
со словом. Незначительность слов расправляется да-
же со значительностью побуждений. «Почему язык
хорош? Потому, что это творение, а не сочинение...»—
сказал А. Островский, создавший целый мир на сцене
прежде всего благодаря не ситуациям, а именно пол-
нокровному языку своих героев. Усредненность языка
неизбежно ведет к усредненностн чувств, потому что
только сильными словами можно выразить сильные
чувства. У настоящего живого языка два врага —
простота, которая хуже воровства, и вычурность, мас-
кирующая пустоту. «Простота языка не может слу-
жить исключительным и необыкновенным признаком
поэзии, но изысканность выражения всегда может
служить верным признаком отсутствия поэзии». Чехов-
ский призыв: «Не зализывай, не шлифуй, а будь не-
уклюж и дерзок», — конечно, могут взять на воору-
жение любители расхлобыстанности, готовые превра-
тить литературу в неряшливую распустеху. Но есть
неуклюжесть от безответственности и есть неуклю-