ких и больших?
«Необязательно любить только большие деревья».
Во имя любви ко всему живому, будь оно боль-
шое или маленькое, и должны работать мы, писа-
и'.ш, поднимая свой голос Орфеев атомного века
против любой социальной несправедливости и против
призрака ядерной катастрофы, грозящей уничтожить
|се — и маленькое, и большое. Вопрос «С кем вы,
мастера культуры?» вечен, как сама культура.
А кто мы сами — маленькие или большие? Не
надо тратить время на такие маленькие мысли. Ес-
ли не всем нам суждено быть большими деревья-
ми, то и маленькие честные растения дают людям
СВОЙ кислород и составляют своим дыханием ту
атмосферу, без которой невозможна жизнь. И кто-
нибудь когда-нибудь оценит нас за эту честность,
Ибо «необязательно любить только большие деревья».
6
Я ХОТЕЛ БЫ...
Я хотел бы
родиться
во всех странах,
чтоб земля, как арбуз,
свою тайну
сама для меня разломила,
всеми рыбами быть
во всех океанах
и собаками всеми
на улицах мира.
Не хочу я склоняться
ни перед какими богами,
не хочу я играть
в православного хиппи,
но хотел бы нырнуть
глубоко-глубоко на Байкале,
ну а вынырнуть,
фыркая,
на Миссисипи.
Я хотел бы
в моей ненаглядной проклятой вселенной
быть репейником сирым —
не то что холеным левкоем,
божьей тварью любой,
хоть последней паршивой гиеной,
но тираном — ни в коем
и кошкой тирана — ни в коем.
276
И хотел бы я быть
человеком в любой ипостаси:
хоть под пыткой в тюрьме гватемальской,
хоть бездомным в трущобах Гонконга,
хоть скелетом живым в Бангладеше,
хоть нищим юродивым в Лхасе,
хоть в Кейптауне негром,
но не в ипостаси подонка.
Я хотел бы лежать
под ножами всех, в мире хирургов,
быть горбатым, слепым,
испытать все болезни, все раны, уродства,
быть обрубком войны,
подбирателем грязных окурков —
лишь бы внутрь не пролез
подловатый микроб превосходства.
Не в элите хотел бы я быть,
но, конечно, не в стаде трусливых,
не в овчарках при стаде,
не в пастырях,
стаду угодных,
и хотел бы я счастья,
но лишь не за счет несчастливых,
и хотел бы свободы,
но лишь не за счет несвободных.
Я хотел бы любить
всех на свете женщин,
и хотел бы я женщиной быть —
хоть однажды...
Мать-природа,
мужчина тобой приуменьшен.
Почему материнства
мужчине не дашь ты?
Если б торкнулось в нем,
там, под сердцем,
дитя беспричинно,
то, наверно, жесток
так бы не был мужчина.
Всенасущным хотел бы я быть —
ну, хоть чашкою риса
в руках у вьетнамки наплаканной,
коть головкою лука
в тюремной бурде на Гаити,
277
хоть дешевым вином
в траттории рабочей неапольской
и хоть крошечным тюбиком сыра
на лунной орбите:
пусть бы съели меня,
пусть бы выпили —
лишь бы польза была
в моей гибели.
Я хотел бы всевременным быть,
всю историю так огорошив,
чтоб она обалдела,
как я с ней нахальствую:
распилить пугачевскую клетку
в Россию проникшим Гаврошсм,
привезти Нефертити
на путинской тройке в Михайловское.
Я хотел бы раз в сто
увеличить пространство мгновенья:
чтобы в тот же момент
я на Лене пил спирт с рыбаками,
целовался в Бейруте,
плясал под тамтамы в Гвинее,
бастовал на «Рено»,
мяч гонял с пацанами на Копокабане.
Всеязыким хотел бы я быть,
словно тайные воды под почвой.
Всспрофессийным сразу.
И я бы добился,
чтоб один Евтушенко был просто поэт,
а второй — был испанский подпольщик,
третий — в Беркли студент,
а четвертый — чеканщик тбилисский.
Ну а пятый —
учитель среди эскимосских детей на Аляске,
а шестой —
молодой президент,
где-то, скажем, хоть в Сьерра-Леоне,
а седьмой —
еще только бы тряс погремушкой в коляске,
а десятый... •
а сотый...
а миллионный...
Быть собою мне мало —
быть всеми мне дайте!
278
Каждой твари
и то, как ведется, по паре,
Ну а бог,
поскупясь на копирку,
меня в богиздате