рым версиям, бабушка Гитлера по материнской
л и и и и была еврейкой, и в школе его дразнили «жи-
дом». Не отсюда ли его патологический антисеми-
тнзм? Но нет ли в этой версии антисемитского при-
вкуса?
Две несчастных любви—одна еще в школе к де-
вочке Штефани, а потом к кузине Анжелике Рау-
баль, которую родственники и знакомые затравили
своим ханжеством, доведя до самоубийства в 1931
году, после чего Гитлеру подложили Еву Браун...
Есть примеры, когда несчастная любовь не озлобля-
ет, а облагораживав!... Правда, не в случае с Гит-
лером.
Но думаю, что разгадка его озлобленности
в другом.
Гитлер был несостоявшимся художником и пере-
жинал свою непризнанное?ь как оскорбительное уни-
жение. Я видел его рисунки и думаю, что средние
профессиональные способности у него были. Но опас-
но, если средние способности сочетаются с агрессив-
ной манией величия. Гитлера дважды не приняли в
Академию искусств в Вене — в 1907 и в 1908 годах.
Тогда в Вене была большая еврейская община —
в основном выходцы из Галиции, и, возможно, именно
евреи-торговцы отвергали картины Гитлера или по-
купали за бесценок, не догадываясь, что тем самым
готовят себе будущего палача?
Как бы то ни было, прежде чем Гитлер стал кры-
сой, внутри его появилась крыса неудовлетворенного
тщеславия, раздиравшая ему кишки.
Вероятно, именно из-за тщеславия Гитлер, вся-
чески увиливавший от службы в австрийской армии,
вступил добровольцем в 16-й баварский полк, ибо
хотел доказать оружием то, чего не мог доказать
кистью, — что он достоин славы.
В 1918 году под селом Л а Монтань он попал под
французскую атаку отравляющим газом «желтый
крест» и ослеп. Когда с его глаз сняли повязку и он
снова увидел свет божий, он поклялся, что станет
прославленным художником. Но в день тогдашней
капитуляции Германии, возможно, от обуревавших
его трагических чувств он снова ослеп, и когда про-
зрел, то на сей раз поклялся посвятить жизнь борьбе
против жидов и красных, не понимавших его живописи.
Впрочем, он выполнил и первую клятву, став дей-
ствительно самым прославленным художником смер-
ти. Он расплескал кровавую краску по распоротому
холсту земного шара, расставил скульптуры виселиц,
воздвиг обелиски руин и впервые, еще до американ-
ского скульптора Колдера, создал изысканные про-
волочные композиции. Он заставил себя признать как
факт, он добился того, что о нем «заговорили».
Гитлер был мелким спекулянтом, выдвинутым
крупными спекулянтами. Его личная болезненная
гигантомания была им нужна, чтобы развернуть свои
спекуляции до гигантских кровавых масштабов. По-
этому они за Гитлера и ухватились. Фашизм — это
гигантомания бездарностей.
Осторожней с бездарностями — особенно если в их
глазах вы видите опасно энергичные искорки гиган-
томании.
По мрачному парадоксу в доме, где провел свое
детство Гитлер, теперь живут кладбищенские мо-
гильщики.
Бардак в любой стране грозит обвалом
хотя бы тем, что в чреве бардака
порой и мягкотелым либералам
с приятцей снится сильная рука.
Потом, как будто мыслящую кильку,
за мягкотелость отблагодари,
она берет их, тепленьких, за шкирку
и набивает ими лагеря.
И Гитлер знал всем либералам цену.
В социализм поигрывая сам,
он, как циркач, вскарабкался на сцену
по вялым гинденбурговским усам.
Вот он у микрофона перед чернью,
и эхо отдается в рупорах,
и свеженькие свастики, как черви,
танцуют на знаменах, рукавах.
Вот он орет и топает капризно
с Европой покоренной в голове,
а за его плечами — Рем, как призрак,
мясник в скрипучих крагах, в галифе.
Рем думает: «Ты нужен был на время...
Тебя мы скинем, фюреришка, прочь...»
И бликами огня на шрамах Рема
играет эта факельная ночь.
И, мысли Рема чувствуя спиною,
беснуясь внешне, только для толпы,
решает Гитлер: «Не шути со мною...
На время нужен был не я, а ты...»
А Рем изображает обожанье,
не зная, что его, как гусака,
такой же ночью длинными ножами
прирежет многорукая рука.
«Хайль Гитлер!» — обезумевшие гретхен
визжат в кудряшках, взбитых, словно крем,