же не помню, какие у нас с ними политические отно-
шения...
На другом, бразильском берегу тоже виднелись
безучастно созерцающие фигуры.
— Все-таки это ближе к перуанской территории...
наверно,— сказал тамошний начальник полиции и то-
же замялся по поводу отношений на сегодняшний день
с Эквадором.
Корабль медленно потонул на наших глазах вмес-
те с остатками команды. Ничего нет страшней, ког-
да люди брошены другими людьми.
Я долго не спал той ночью в поселке охотников
за крокодилами Летиции и почему-то вспомнил буль-
дозериста на Колыме Сарапулькина. Он бы не
бросил.
Внутри пирамиды Хеопса
подавленно, сыро, запуганно,
Крысы у саркофага шастают в полутьме.
А я вам расскажу
про саркофаг Сарапулькина,
бульдозериста на Колыме.
Сарапулькин вышел не ростом,
а грудью.
Она широченная —
не подходи,
и лезет сквозь продранную робу грубую
рыжая тайга
с этой самой груди.
И на груди,
и на башке он рыжий,
а еще на носу,
на щеках
и на ушах!
Хоть бы поделился веснушкой лишней!
Весь он —
как в золоте персидский шах!
Вот он выражается,
прямо скажем, крепенько.
Рычаг потянул
и на газ нажал,
зыркая
из-под промасленного кепора,
такого, что хоть выжми
и картошку жарь!
Шебутной,
баламутный,
около мутной
от промытого золота Колымы,
в свое выходное
заслуженное утро
Сарапулькин
ворочает
валуны.
Он делает сигналом
предостережение
сусликам,
выскочившим из-под корней,
и образовывается
величественное сооружение,
а не бессмысленная
гора из камней.
Ни на Новодевичьем,
ни на Ваганьковском
ничего подобного,
так-перетак!
«Слушай, Сарапулькин,
ты чо тут наварганиваешь?»
«Я,
товарищ,
строю себе саркофаг».
«Ты чо — рехнулся? Шарики за ролики?
Ты чо,
вообразил, что ты — фараон?»
«А ну отойдите от меня,
алкоголики,
или помогайте.
Не ловите ворон.
Я -
против исторического рабства и холопства.
Любого культа личности —
я личный враг.
Но чем я,
спрашивается,
хуже Хеопса?
Поэтому я строю себе саркофаг.
В России,
товарищи,
фараонами
рабочий класс
называл городовых.
Все лучшее сработано
рабочими мильонами,
а где —
я спрашиваю —
саркофаги у них?
Я ставил себе памятник
мостами и плотинами
За что меня в могилу пихать,
как в подвал?
Я никого
никогда
не эксплуатировал
и себя
эксплуатировать
не давал.
Я, конечно,
не Пушкин и не Высоцкий.
Мне мериться славой с ними нелегко,
но мне не нравится совет:
«Не высовываться!»
Я хочу высовываться
высоко!
365
Представьте,
товарищи,
страшную жизнь Пугачевой —
к ней все человечество лезет,
ей пишет,
звонит.
А я — похитрей.
Мне не надо прижизненной славы дешевой.
Я хочу после смерти быть знаменит!
По мнению скромников,
это нескромно,
неловко,
а я себе строю...
Пусть думает там, в Пентагоне, какой-то дурак,
что сооружается новая ракетная установка,
а это Сарапулькин строит себе саркофаг!
«Что это за штука?» —
спросит,
гуляя с детьми-крохотульками,
в трехтысячном году
марсианский интурист,
а ему ответят:
«Саркофаг Сарапулькина!
Был на Колыме
такой бульдозерист».
Ну что — помогаете
или за водкой потопали?
Вижу по глазам —
вам нужен фараон.
Кстати,
работаю исключительно на сэкономленном топливе,
так что государству
не наносится урон.
В ларек опоздаете?
Эх, вы, работяги!
Вы — не класс рабочий,
а так,
лабуда.
Делали бы лучше вы себе саркофаги,
может быть, пили бы меньше тогда...»
И всех фараонов отвергая начисто,
а также алкоголиков,
рвущихся к ларьку,
он их посылает
на то, чем были зачаты...
Это —
сарапулькинское фуку!
Лнтонио Грамши когда-то сказал: «Я — пессимист по
своим наблюдениям, но оптимист —
по своим действиям».