Выбрать главу

ком, а лишь частью декаданса тех лет, вольной или

невольной данью высокопарным штампам, принятым

в окружавшей Блока среде. Очевидно, что Блок на-

чал изнемогать пол бременем этой среды, и от сознания

необходимости платить ей эротико-мистическнй «ясак».

Еще в юности написав вроде бы восторженную ста-

тью об одном из законодателей символистских мод,

Блок проговорился: «Вдохновение Вяч. Иванова парал-

лельно теории...» Ничего себе комплимент, особенно из

иронических уст Блока! Далее еще прозрачнее: «Вяч.

Иванов оправдывает символическую поэзию теорией».

(Хороша же поэзия, которую приходится оправдывать

теорией!) В статье «Краски и слова» Блок уже почти

откровенно резок: «Среди этих истуканов самый пер-

вый план теперь загроможден понятием «символизм».

Его холили, прививали ему и зелень и просто пле-

сень, но ствол его смехотворен, изломан веками, дуп-

лнст и сух». Блок, правда, вынужденно оговорился,

что под символизмом он имеет в виду лишь «развяз-

ный термин вольнопрактикующей критики». Но эта

оговорка была лишь костью, брошенной «среде».

Околоснмволнстские воздыхатели не сразу начали

подозревать, что в их салоны проник наблюдатель с

придуманной ими репутацией символиста, а на самом

деле с внимательно отчужденными глазами враг их

внешне аитнобынатсльской, а на самом деле все-таки

обывательской болтовни. Вот что было написано этим

наблюдателем: «Символическая школа — мутная

вода... Надо воплотиться, показать свое печальное

человеческое лицо, а не псевдолицо несуществующей

школы...»

Блок не обольщался по поводу собственных салон-

ных почитателей. «Нельзя приучать публику к любо-

пытству насчет писателей в ущерб любознательности

насчет литературы».

Самым убийственным упреком в этой среде было

морализаторство. Но от боязни морализаторства ино-

гда размывалась мораль. Боязнь упрощенности при-

водила к нарочитому бегству от простоты. Боязнь

«презренной прозы» подсовывала котурны театраль-

ной поэтичности. Гражданским подвигом Блока была

победа над этой средой и вокруг себя, и внутри себя,

чего ему не простили. «Перед истинными художни-

ками, которым надлежало охранять русскую литера-

туру от вторжения фальсификаторов, вырос второй

вопрос: вопрос о содержании, вопрос, «что» имеется

за душой у новейших художников, которые подозри-

тельно легко овладели формами». Формотворчество,

отделенное от поисков содержания, лишь красиво

замаскированный эгоизм, равнодушие ко всем другим

болям, кроме своей, зачастую сильно преувеличенной

и поэтому так нежно культивируемой. Культ гордого

одиночества, противопоставление себя толпе — на де-

ле это разновидность заигрывания с толпой. «Когда

люди долго пребывают в одиночестве — например,

имеют дело только с тем, что недоступно «понима-

нию толпы», тогда потом, входя в жизнь, они ока-

зываются беспомощны и часто падают ниже толпы...»

Не об этих ли «создателях репутации» думал Блок,

когда писал: «Кроме бюрократии, как таковой, у нас

есть еще бюрократия общественная...х Блок заметил

о Мережковском: «Он призывает к общественной со-

вести, тогда как у многих из нас еще и личная со-

весть не ожила». Блок будто предчувствовал, что эти

приятные для самолюбия взывания к общественной

совести могут кончиться потерей совести вообще. Чем

же, как не потерей совести, в том числе и художест-

венной, можно объяснить травлю Блока после «Две-

надцати», начавшуюся именно в салоне Гиппиус и

Мережковского? В отличие от мировоззренчески деко-

ративных литераторов Блок свое мировоззрение «вы-

страдывал». «Боясь слов, я их произношу. Боясь сло-

весности, боясь литературщины, я жду, однако, отве-

тов словесных: есть у нас всех тайная надежда, что

не вечна пропасть между словами и делами, что есть

слово, которое переходит в дело». Когда один из

критиков обвинил Соллогуба в том, что «передонов-

щина» в нем самом, именно Блок нашел в себе му-

жество сказать: «Передонов — это каждый из нас».

Такой перенос вины с кого-то отдельного на всех, в

том числе и на себя, по формуле Достоевского — «все

виноваты во всем», был характерен для Блока. А в