нельзя». Патриотизм Маяковского был не просто
патриотизмом земли, но и патриотизмом идеи. Ради
этой идеи, а не корысти ради, он и вел постоянную
кампанию за тотальную утилитарность поэзии. На
этом он потерял многое — ведь в любой утилитарно-
сти искусства есть предварительная обреченность. Мая-
ковский временный иногда побеждал Маяковского
вечного. Но даже если ото всей агитработы вечным
осталось лишь ее гениальное определение: «Поэт вы-
лизывал чахоткины плевки шершавым языком плака-
та», и тогда это временное оправданно. Маяковский
стал основателем новой, социалистической граждан-
ственности. Ошибки его опыта не надо повторять, но
не надо забывать его победы. Маяковский вечный
победил Маяковского временного. Но без временного
Маяковского не было бы Маяковского вечного.
Существует примитивная теория, имеющая хож-
дение на Западе: Маяковский дореволюционный —
поэт протеста, Маяковский послереволюционный —
поэт-конформист. Фальшивая легенда. Не было Мая-
ковского ни дореволюционного, ни послереволюцион-
ного — существует один неделимый революционный
Маяковский. Маяковский всегда оставался поэтом
протеста. Его утверждение молодой социалистиче-
ской республики — это тоже протест против тех,
кто ее не хотел признавать. Поэзия Маяковского —
это никогда не прекращавшийся протест против то-
418
го, что «много всяких разных мерзавцев ходит по
нашей земле и вокруг». Моральное право бороться
с зарубежными мерзавцами Маяковский честно за-
воевал своей постоянной борьбой с мерзавцами внут-
ренними. Еше в двадцатых он писал: «Опутали ре-
волюцию обывательщины нити. Страшнее Врангеля
обывательский быт. Скорее головы канарейкам
сверните, чтобы коммунизм канарейками не был
побит!» Разве можно автора «Прозаседавшихся»,
«Бюрократиады», «Фабрики бюрократов», «Клопа»,
«Бани» назвать конформистом?
Производственные издержки были у Маяковского,
но упреки, направленные в прошлое, — схоластика.
Имитация поэтического метода Маяковского безна-
дежна, потому что этот метод был продиктован ис-
торией в определенный переломный период. Сейчас
нам не нужны агитки на уровне политического лик-
беза. Мы выросли из многих стихов Маяковского,
но до некоторых еще, может быть, не доросли.
И порой кажется, что вовсе не из прошлого, а из
еще туманного будущего доносится его голос, по-
добный басу пробивающегося к нам парохода:
СЛУШАЙТЕ, ТОВАРИЩИ ПОТОМКИ...
САМЫЙ РУССКИЙ ПОЭТ
Да не обидятся на меня ни мертвые, ни живые,
по именно так я думаю о Есенине. Это не означает
самый великий.
Самый великий был Пушкин. Обаяние сказок
Арины Родионовны сплелось в Пушкине с эллинским
чувством гармонии, с ренессансным мироощущени-
ем, с французским свободомыслием. Пушкин — итог
усвоения Россией всей мировой культуры. Пушкин
даже о мальчике, играющем в «свайки», мог напи-
сать гекзаметром. Замечу, однако, что, несмотря на
блестящее знание французского, стихи Пушкина на
этом языке — средние. Поэтический язык можно
впитать только с молоком. Пушкин вряд ли мог по-
тягаться с Шекспиром на его языке и в его исто-
рии. Но основу для последующих переводов Шекс-
пира заложил именно Пушкин, не механически, а
естественно воплотив в «Борисе Годунове» шекс-
14*
419
пировскую интонацию, размах драматургического
эпоса, ведущую шекспировскую тему — призраки
невинно убиенных. Пушкин — вбирание всего гени-
ального, созданного человечеством, в русский язык.
Поэзия Есенина — явление самородное. Есенин-
ская интонация обладает волшебным блеском того
минерала, который существует лишь в структуре
русской земли. Поэзия Есенина — дитя только рус-
ской природы и только русского языка, включая
сказки, частушки, крестьянские песни, пословицы и
поговорки, полусохранившиеся с древних времен за-
клинания, причитания, обрядовые хоры.
Многие поэтические современники Есенина писа-
ли под влиянием Бодлера, Верхарна, Уитмена, Ме-
терлинка, а иногда Ницше и даже Пшибышевского.
В символистах чувствовалось влияние импрессио-
нистской живописи, в футуристах — раннего кубиз-