должен выделяться он — безукоризненно одетый, все-
гда готовый бороться за себя, здоровый, молодой, кра-
сивый, ловкий, беззастенчивый, не разрешающий себе
такой роскоши бедных, как грусть,— Игорь Селезнев.
Помимо пассажиров общественного транспорта, его
многое угнетало в этой жизни, казавшейся ему слиш-
ком несовершенной для него, Игоря Селезнева. То,
что она была несовершенна и для других, его не ин-
тересовало. Совершенствовать жизнь сразу для всех,
по его представлениям, было не нужно, да и невоз-
можно. А вот для себя — и нужно, и возмож-
но. Правда, возможности ограниченны, но их надо
уметь расширять и даже изобретать. О том, хо-
роший он или плохой, Игорь Селезнев никогда не ду-
мал. Слово «сильный» он ставил выше слова «хо-
роший». У сильного, по его мнению, было право быть
любым. Поэтому его не слишком задело, когда в де-
ревне Кривцов назвал его «подонок». Но однажды
он услышал это и от собственного отца.
Это был редкий случай, когда они говорили друг
с другом без присутствия матери, не дававшей в оби-
ду своего единственного выпестованного ею сына.
Мать даже и не подозревала, как глубоко он ее пре-
зирал за безвкусную назойливость ее любви. В сво-
ем сыне она видела воплощение того идеала мужчи-
ны, от которого был так далек ее муж, по ее мнению,
слишком неотесанный, простодушный, неисправимо
не понимавший границу между ним, директором заво-
да, и одноруким вахтером Васюткиным, с которым он,
к ее отчаянью, не переставал дружить с фронтовых
лет. Этот Васюткин был главным предметом социаль-
ной ненависти бывшей директорской секретарши хо-
тя бы потому, что являлся неистребимым напомина-
нием о том, что ее муж не всегда был директором за-
вода. Как она ни старалась, на Селезневе-старшем
«все плохо сидело». Приходилось бесконечно пере-
шивать, а ей это стоило немалых нервов, потому что
мужа было почти невозможно затащить в ателье. На
Селезневе-младшем все сидело как влитое. Селезнев-
старший до сих пор не избавился от ужасной, по ее
мнению, привычки курить «Беломорканал». Селезнев-
младший курил только американские сигареты. Се-
лезнев-старший никак не мог выучить ни одной фра-
зы из русско-английского разговорника. Селезнев-
младший блестяще говорил по-английски и неплохо
по-французски. Селезнев-старший не занимался ни-
каким спортом. Селезнев-младший играл в теннис,
катался на горных и водных лыжах, занимался фи-
гурным катанием и каратэ. Селезнев-старший беско-
нечно перечитывал одну и ту же книгу — «Война и
мир». Селезнев-младший читал «Тропик Рака» Генри
Миллера в подлиннике. Своим сыном Селезнева как
бы брала реванш за простонародность мужа.
«Ты помешался на своей продукции. А вот мой
сын—это моя продукция...» — как-то гордо сказала
Селезнева мужу. «Да, к сожалению, твоя...» — неве-
село признал Селезнев-старший. Он уже давно не лю-
бил жену, а может быть, не любил никогда, но был на-
столько измотан, что у него не было сил разводиться.
Перед отъездом сына в Москву на вступительные
экзамены Селезнев-старший вошел в комнату сына,
когда тот уже лежал в постели, читая биографию Чер-
чилля. Селезнев-старший был в шелковой пижаме,
расписанной пальмами и обезьянами, тайно им нена-
видимой, и в простеньких черных шлепанцах на войлоч-
ной подошве, которые он твердо отстоял от многих по-
пыток жены, не раз пытавшейся выбросить их и всучить
ему взамен голландские сабо, грохочущие, как танки.
От Селезнева-старшего сейчас пахло водкой, хлоп-
нутой им с устатку после работы в вахтерском закут-
ке Васюткина. Селезнев-старший, споткнувшись о
гантели, разгреб руками валявшиеся на тахте плас-
тинки и, высвободив для себя кусочек жизненного
пространства где-то между Элвисом Пресли и новин-
кой — первой долгоиграющей «Хвостатых», сел, опус-
тив тяжелые веснушчатые руки так, что они почти
касались ковра с перуанской ламой.
— Твоя мать заставила меня позвонить ректору
в Москву, попросить за тебя. Я его знаю по фронту.
Мы были в одном взводе — Васюткин, он и я...
Я позвонил, хотя мне и было это противно. Я стал тру-
сом. Я боюсь скандалов твоей матери...