ловека над собой, которое спасительно нам дарует
великое искусство, делает нас лучше. Такое задумы-
вание иногда неприятно, царапающе, болезненно, но
позор тем, кто от искусства ждет только так называ-
емого «эстетического наслаждения». Большие худож-
ники —это не декораторы страданий мира, не хитро-
умные музыкальные аранжировщики криков или сто-
нов, они сами эти страдания, они сами эти крики и
сгоны Морально опасен в перспективе любой чело-
век, откладывающий в сторону «тяжелую книгу»
и ложноспасительно заменяющий ее развлекательно
пустой юмористикой или детективом. Человек, отвер-
нувшийся от чужих страданий в книге, может отвер-
нуться от таких страданий и в жизни. Достоевский
сказал об этом так: «Мы или ужасаемся, или притво-
ряемся, что ужасаемся, а сами, напротив, смакуем
зрелище как любители ощущений сильных, эксцент-
рических, шевелящих нашу цинически-ленивую празд-
ность, или наконец, как малые дети, отмахиваем от
себя руками страшные призраки и прячем голову
в подушку, пока пройдет страшное видение, чтобы по-
том забыть его в нашем веселии и играх».
Однажды поэт Борис Слуцкий сказал мне, что
все человечество он делит на три категории: на тех,
кто прочел «Братьев Карамазовых», на тех, кто еще
не прочел, и на тех, кто никогда не прочтет. Я заметил
ему, что, к сожалению, самая многочисленная кате-
гория— это те, кто видел «Братьев Карамазовых» по
телевидению. Люди только думают, что они смотрят
телевизоры. На самом деле телевизоры смотрят лю-
дей. Включенный экран — это недремлющее око на-
блюдения, о котором писал когда-то Джордж Оруэлл.
Страшновато, когда создается иллюзия присутствия
везде, хотя ты нигде: когда ты можешь спокойно же-
вать сосиски с капустой и игриво поглаживать вы-
пуклости супруги, в то время когда на экране Отелло
душит Дездемону или каратели в Родезии расстре-
ливают людей. Настоящий экран в мир — это вели-
кая книга, потому что книгу нельзя включить или
выключить, хотя иногда пытаются это делать, но та-
кие попытки обречены, ибо великая книга включает-
ся навсегда.
Создавать великие книги мучительно, и мучитель-
но их читать, потому только великая боль — мать ве-
ликой литературы. Но дай бог, чтобы страдания лю-
дям причиняло только искусство! Ингмар Бергман го-
ворил о том, что когда мы решим все то, что сейчас
кажется нам проблемами, тогда-то и появятся насто-
ящие проблемы. Но до этого, к сожалению, далеко.
Страдания, которые причиняют людям искусство или
любовь, относятся к страданиям необходимым, кото-
рые и делают человека человеком. Но мы еще живем
в мире страданий ненужных, отвратительно унижаю-
щих человеческое достоинство, в мире страданий, на-
вязываемых нам любыми формами насилия, включая
его зловещую кровавую концентрацию — войну. Су-
ществует выражение, что даже плохой мир лучше
войны. Оно иногда подвергается сомнениям. Да, луч-
ше, потому что люди все-таки не убивают друг друга
пулями, бомбами, не сжигают мирных деревень напал-
мом, не давят танками, но я не согласен с тем, чтобы
мир этот оставался на неопределенное время плохим,
ибо при плохом мире тоже идет война, только дру-
гими, более изощренными, ханжескими средствами,
потому что лживая пропаганда — это война, потому
ЧТО социальное равнодушие — это война, потому что
предательство интересов собственных народов и экс-
Плуатация их — это война, потому что циничное по-
.1111иканство — это война, потому что террор страхом
потерять работу — это война, потому что бюрократы
в штатском, насквозь милитаристские по своей при-
роде,— это война, потому что расизм—это война,
потому что все виды шовинизма, включая сионизм и
антисемитизм,— это война.
Беспринципный мир — это война, притворяющая-
ся миром. Можно и не объявлять войну другим на-
родам, не пересекать границ других государств, но
ежедневно быть в состоянии агрессии против собст-
венного народа, насильственно пересекая границы со-
вести. Но каждый народ — это часть всего человечест-
ва, и агрессия против собственного народа — это аг-
рессия против всего человечества.