единственному мнению, зачастую некомпетентному,
выверялась не только внутренняя и внешняя поли-
тика, но и биология, лингвистика, кибернетика, му-
зыка, литература. Другие личные мнения, даже если
это были мнения ведущих специалистов в данных
областях, игнорировались, а иногда бывали и нака-
зуемы, как мнения, якобы противостоящие «мнению
народа». Из-за подключенности лишь одного мнения
к рычагам реализации идей и отключенности многих
других немаловажных мнений от этих рычагов про-
изошло немало ошибок, за которые нам и по сей день
приходится расплачиваться отставанием ряда отрас-
лей науки и производства. Вряд ли все эти трагиче-
ские ошибки были порождены злым умыслом. Но
субъективное волевое «Так надо!» не имеет мораль-
ного права становиться приказом, если перед ним
не было вопросительного «Как надо?», обращенного
к миллионам народных мнений.
Общение с крестьянскими ходоками, с путилов-
скими рабочими, с красногвардейцами, с Максимом
Горьким не было для Ленина игрой в демократизм,
прикрывающей заранее предрешенные им волевые
действия. Воспитанный некрасовскими «Размышле-
ниями у парадного подъезда», Ленин оставил дверь
первого в мире социалистического государства от-
крытой для многоликих народных личных мнений.
Только такая открытая дверь — это дверь в истин-
ный социализм. Дав знаменитый триединый совет
нашей молодежи: «Учиться, учиться и учиться...»,
Ленин не только учил, но и сам непрерывно учился
у реальности, не боясь мужественно признавать ошиб-
ки и менять первоначальные решения. Ленин дал
редчайший в истории пример профессионального по-
литика, который никогда не ставил свое личное мне-
ние превыше мнения самой мудрой советчицы —
реальности. Когда иностранные корреспонденты на-
вязчиво лезли с вопросами: «Надолго ли нэп?», Ле-
нин неизменно отвечал, что жизнь покажет. В этом
была сила его мнения — принципиального, но гибко-
го, принимающего форму самой жизни, а не втиски-
вающего жизнь, обрубая ей ноги, в прокрустово ложе
неизменяющегося, раз и навсегда окаменевшего мне-
ния. Нетерпимость и весьма нелестная резкость в
принципиальных внутрипартийных дискуссиях соче-
талась у Ленина с терпимостью административной,
с уважением к личному мнению, даже если он его
не разделял или разделял не полностью. Он чутко
ценил все лучшие качества своих товарищей-оппонен-
тов и, критикуя их, тем не менее ставил их на те
участки гражданской войны или строительства, где
эти лучшие качества могли проявиться. В граждан-
ской войне большевики победили именно потому, что
их лозунг «Мир — народам! Земля — крестьянам!»
был основан на миллионах личных мнений, ставших
мнением народа.
В опаснейший период Великой Отечественной зна-
менитое обращение Сталина к народу началось не-
сколько неожиданным, человеческим: «Братья и се-
стры»,— и это тронуло множество сердец, на которых
было столько еще незаживших ран от незаслуженных
потерь и обид. Мнение «Враг будет разбит. Победа
будет за нами» не было тогда просто личным—оно было
народным. Слияние государственного и народного —
вот в чем секрет этой великой победы. Но после по-
беды мнение этих вчерашних «братьев и сестер» ста-
ло как бы несущественным. Если бы тогда спросили
личное мнение крестьян, то они сказали бы, что
нельзя забирать семенной хлеб только для плановой
показухи, нельзя отбирать домашний скот, нельзя
расплачиваться бумажными трудоднями, ибо все это
подорвет и без того многострадальное наше сель-
ское хозяйство. Но у них не спросили их личного
мнения. Если бы спросили личные мнения наших чи-.
тателей, наших любителей музыки, то они сказали
бы, что нельзя обвинять в ненародности ни Анну
Ахматову, написавшую во время войны «Час муже-
ства пробил на наших часах, и мужество нас не поки-
нет», ни Шостаковича, чья «Ленинградская симфония»
стала всемирным символом непобедимости духа на-
шей Родины. Но у них не спросили их личного
мнения.
Сейчас делается очень многое, хотя еще далеко не
все, для скорейшего поднятия нашего сельского хо-
зяйства, уровня жизни наших хлеборобов, и Ахматова,