н результате взрыва погибла ни в чем не повинная
>етарша Айрис Кунис. Этот политический расизм
и почувствовал и на себе, когда, едва только начал
чтить лирическое стихотворение о любви «Краде-
ные яблоки» в Сан-Поле, штат Миннеаполис, меня
сбили с ног, сбросили со сцены и стали бить нога-
ми. Во время вручения мне профессорской мантии
и Киипс-колледже улюлюкающие хулиганы разорва-
ли ее в клочья. Когда я приехал в Гонконг, одна из
и!ы\ о нч написала, что я прибыл сюда с секрет-
поп миссией переговоров с тайваньскими представи-
телями на предмет установления в Тайване ракет, на-
правленных против континентального Китая (!).
В Австралии было совершено нападение на Андрея
Вознесенского, которого по-братски защитили амери-
канские поэты Ферлингетти и Гинсберг. Так же по-
братски меня защищали своими крепкими кулаками
американские слушатели, и снова возникало счастли-
вое чувство второго фронта. Но разве хотя бы один
артист или поэт, приезжая с Запада, испытывал у
нас, в Советском Союзе, атаки на его искусство? Разве
кто-нибудь потрясал антиамериканскими лозунгами
и швырял сероводородные бомбы во время выступле-
ния Роберта Фроста в кафе «Аэлита» перед москов-
ской молодежью? Разве Дюка Эллингтона террори-
зировали политическими провокациями на сценах
Москвы?
Помните, что говорил боцман на Филиппинах:
«Когда мы нажимаем кнопки, мы не видим лиц».
Культура — это лицо наций, и мы должны видеть
лица друг друга и знать их так, чтобы создалась мо-
ральная невозможность нажимать кнопки. Но для
того, чтобы видеть, нужно вынуть осколки железно-
го занавеса из глаз.
как их ВЫНУТЬ?
Человечество запуталось в политических терми-
нах, смешивая их с моральными. Антикоммунизм по-
родил циничную фразу: «Только мертвый коммунист
хорошо пахнет». Называть человека врагом челове-
чества только потому, что он коммунист или некомму-
0 Е. Евтушенко |б|
лист,— фальшивое обвинение. Если бы на одном мос-
ту стояли коммунист и некоммунист и увидели бы
тонущего в реке ребенка, то лучшим из них был бы
тот, кто прыгнул бы в реку. А если бы они сделали
это оба, то их духовное единство в этот миг было бы
выше их политических разногласий. Все мы дети че-
ловечества, но и человечество наш ребенок. Этого
ребенка надо спасти, потому что он в опасности.
На Аляске я встретил падре Сполеттини, священни-
ка крошечной деревянной церкви в эскимосском по-
селке. Представление об иезуитах у меня всегда связы-
валось с таинственными заговорами, с перстнями, на-
полненными ядом, с капюшонами и кинжалами. Все
свои деньги падре отдавал на сельскую библиотеку,
стараясь дать эскимосским детям хотя бы минималь-
ное образование. Падре энергично боролся за права
эскимосов, против хищнического истребления жи-
вотных Аляски, был как родной в эскимосских «иг-
лу», и эскимосы называли его отцом без какого-либо
религиозного раболепия, а просто по-человечески. Он
совсем не был похож на иезуита в переносном смыс-
ле этого слова. Тогда я подумал: а так ли важно,
как себя человек называет? Ведь можно называть
себя христианином, а быть на самом деле фарисеем-
инквизитором? Ведь можно называть себя атеистом,
а по своему отношению к ближним быть более хрис-
тианином, чем какой-нибудь лицемер, гордо заявляю-
щий, что он христианин? Так ли уж важны термины?
Не более ли важно то, чем человек на самом деле
является? Разве нельзя при всех разных вероиспове-
даниях и политических убеждениях выработать нако-
нец единые принципы во имя главных основ челове-
ческой жизни — мира, здоровья, процветания, куль-
туры, свободы? Джон Кеннеди, конечно, не был
коммунистом. Он был представителем определенного
класса, его воспитанником и защитником. Но 18 ок-
тября 1962 года он сказал: «Если мы не можем
сейчас положить конец нашим разногласиям, то по
крайней мере можем содействовать созданию мира,
в котором может существовать разногласие. Все
мы дышим одним воздухом. Все мы заботимся о бу-
дущем наших детей. И все мы смертны». Под этими
словами могли бы подписаться многие коммунисты.
Но если коммунисты могут подписаться под словами