ствие — даже боязнь философии. Неумение или не-
желание осмыслить действительность, то есть та же
духовная скука, является питательной средой для
опасных, иногда даже кровавых социальных развле-
чений, одно из которых экстремизм. Экстремизм оттал-
кивает интеллигенцию от активной социальной борь-
бы, подрывает солидарность демократических сил. И
тогда правые используют в своих целях печально
известную ностальгию по «сильной руке». Но сильная
рука может быть поражена коричневой экземой фа-
шизма. Средний итальянец смертельно устал и от
фашистских и от «краснобригадовских» взрывов. Ему
хочется порядка. Но какого порядка? Порядка за
счет свободы? Нет, у трудового итальянского боль-
шинства неистребим инстинкт свободы, выработанный
сопротивлением фашизму.
Небольшая советская делегация, в которой были
такие разные поэты, как Л. Щипахина, Е. Исаев,
Л. Кюрчайлы и я, прибыла на первый интернацио-
нальный фестиваль поэзии, открывшийся в Кастель-
порциано, на «диком пляже», в нескольких километ-
рах от места, где убили Пазолини. Замысел фести-
валя, по словам одного из устроителей, был таков:
«Пробить крупными снарядами носорожью кожу не
читающих поэзию». Среди поэтов снаряды были не
все крупные, попадались и мелкокалиберные пули,
и дробь, и даже пистоны для детских игрушечных
револьверов, но вооружение было многочисленное —
человек сто поэтов. Возникало сомнение: не пройдут ли
крупные снаряды навылет носорожью кожу и не за-
стрянет ли дробь в мощных заскорузлых складках?
Одного организаторы безусловно добились — собра-
лось примерно двадцать тысяч зрителей в возрасте
от 15 до 25 лет — цифра, небывалая за всю скром-
ную историю поэтических чтений в Италии, если
не считать выступлений Нерона на чистенько подме-
тенной от львиного навоза и человеческой крови арене.
Желание организаторов прорваться из равноду-
шия к настоящей поэзии, хотя бы верхом на скан-
дале, ощущалось уже в фестивальной газетке, где
были напечатаны перед нашим приездом в виде шут-
ки два фальшивых стихотворения — мое и Гинсберга,
якобы заранее пылко посвященных торжеству в Ка-
стельпорциано. Но скандал — это тот конь, па кото-
ром можно и не усидеть. Шутки с таким конем могут
кончиться кровью.
Большинство молодых людей собрались на песок
Кастельпорциано вовсе не для скандала. Было много
хороших чистых лиц, светившихся ожиданием серьез-
ных слов. Некоторые добирались из далеких провин-
ций на мотоциклах, велосипедах или даже пешком
с рюкзаками. Еще совсем юные матери кормили
грудью совсем крошечных новорожденных: у этой
публики еще не могло быть взрослых детей. Под тен-
гами продавали вовсе не порнографию, а поэтические
книжки. И — о чудо! — их покупали. И все-таки
в воздухе чувствовался пороховой привкус опасности—
слишком неспокойно было в эти дни в Италии: взры-
вы, похищения заложников, аресты совсем еще юных
террористов с ангелоподобными лицами, шумные про-
цессы, демонстрации. Горько шутят, что современ-
ная итальянская молодежь — самая антисентимен-
тальная: она плачет только от слезоточивого газа.
Слишком большая толпа всегда беременна опаснос-
тью. Ревущий носорог толпы иногда даже не чувству-
ет, кого он давит своими многотонными ступнями.
На песке возле моря из наскоро сваренных водо-
проводных труб было сварганено основание сцены, а
на него были брошены кое-как сбитые гвоздями
доски. Доски покачивались, прогибались, и в них
угрожающе зияли огромные щели. Удивительно, что
никто не погиб ни на этой сцене, ни под ней, где
тоже шла невидимая жизнь. Оттуда, сквозь щели,
струились дымки сигарет, раздавались смех или хи-
хикающая возня тисканья, крики — восторженные и
недовольные, высовывались бутылки с вином, пред-
лагая выпить тем, кто на сцене, а после моего вы-
ступления показалась девичья загорелая рука и одо-
брительно пощекотала мне щиколотку.
Вокруг помоста был разбит целый бивак на пес-
ке — палатки, спальные мешки, мексиканские пончо,
грубые одеяла. Пылало несколько костров, над огнем
покачивались клокотавшие котелки. Пробираясь к