сцене, приходилось внимательно смотреть под ноги,
потому что легко можно было наступить на кого-то,
лежащего в одиночестве или в обнимку. Одежда зри-
телей была самая наилегчайшая, пляжная — плавки,
бикини, — это вызвало реплику Исаева, впервые по-
павшего в капиталистический мир: «Докатились...» На-
толкнувшись вслед за этим на пару, красовавшуюся
в чем мама родила, он поперхнулся и далее реагиро-
вал только подавленными вздохами. Молодежь была
явно небогатая, противопоставляющая свободу сво-
его бивака расположенным вокруг платным пляжам
с отдельными, абонируемыми на целое лето кабина-
ми, с шезлонгами и коктейлями. Но от некоторых
зрителей сильно попахивало спиртным, можно было
видеть гуляющие из рук в руки чинарики марихуаны,
кое-кто потягивал ноздрями кокаин, и возникал вои-
р001 I действительно ли все эти молодые люди при-
шли послушать стихи? Не является ли для отдель-
ц||\ из них этот фестиваль лишь развлечением, соз-
дающим иллюзию свободы от диктатуры скуки?
Организаторы больше всего боялись забюрократи-
зированное™ атмосферы. Сциллу бюрократии они
преодолели. Но фестиваль угрожающе напоролся на
Харибду анархии и начал на наших глазах катастро-
фически тонуть. Сцена шаталась от безалаберной
толпы, плесканувшей на нее со всех сторон, как
грязная, в нефтяных разводах, волна. Распоясавшее-
ся в буквальном смысле меньшинство объявило, вне
шнисимости от желания большинства, диктатуру пля-
жа на сцене. Полицейские в форме держались не
менее чем за три километра от сцены, что было с
их стороны неглупо. Во времена терроризма даже под
плавками мог скрываться револьвер или хотя бы не-
большая бомбочка. Полицейские в штатском по-
шныривали, но, не без резона, побаивались. От госу-
дарства представительствовали лишь машины «ско-
рой помощи», стоявшие наготове в кустах.
Подходы к сцене, сама сцена и даже микрофон
никем не контролировались. Это была идея свободы
публики, идея ее слияния с поэзией, идея поисков
молодых неведомых талантов, якобы зарытых в пляж-
пом песке. Но пляжный песок и почва поэзии — раз-
ные вещи. Свобода пляжа превратилась в диктатуру
пляжа. От шести до девяти вечера приглашались
высказаться все желающие.
В девять начинался вечер итальянской поэзии. Но
когда итальянские поэты робко появились, пляж, за-
хвативший сцену, и не подумал уступить место. По
сиене метались человек сто в плавках или голышом
С микрофоном, танцующим из рук в руки. Но вместо
того, чтобы наконец-то обнаружить свои, неведомые
миру таланты, они орали нечто нечленораздельное,
ничем не напоминающее стихи, или произносили до-
морощенные сексуальные или политические декла-
рации.
Некоторые просто-напросто демонстрировали, по-
чему-то перед микрофоном, определенные части тела,
как будто эти части готовы были вот-вот задекла-
мировать. Девушка лет семнадцати со слипшимися,
мокрыми волосами, пересыпанными песком, держала
микрофон минут пять, пошатываясь то ли от перс-
выпитости, то ли от перекуренности, и вообще ничего
не могла сказать — звуки не складывались в слова.
На ней была только коротенькая белая маечка, а
трусики, видимо, где-то затерялись. Ее восторженно
подняли на руки два могучих бородача, чьей един-
ственной одеждой являлись цепочки с медальонами,
болтавшиеся на мохнатых грудях, и показали пуб-
лике, очевидно, как символ великой невысказанности,
которая выше поэзии.
Почему-то приволокли два голых манекена, вы-
глядевших весьма застенчиво рядом с голыми людь-
ми. Кто-то прохаживался взад-вперед по краю сцены
в гигантской карнавальной маске крокодила. Милый
улыбчивый человечек, похожий на карлика-переро-
стка, улучая момент, то и дело подскакивал к мик-
рофону и пулеметно отчеканивал афоризмы Платона,
Канта, Гегеля, Кропоткина, затем молниеносно уда-
лялся и выжидал следующего момента для произне-
сения великих мыслей, им коллекционируемых.
Небритые организаторы в грязных шортах и пляж-
ных резиновых сандалиях, сброшенные норовистым
конем скандала, пытались добиться порядка столь
беспорядочно, что сами стали частью общей дезор-
ганизации. Их идея свободной пляжной публики ото-