под леденящий вой ветра над планетой, замерзающей
после атомной катастрофы. Режиссер отважно пока-
зал домысленные последствия ядерного апокалипсиса,
не заигрывая со зрителем, а обрушивая на его нерв-
ную систему инфернальные видения, где над грудами
навсегда споткнувшихся автомашин, развороченных
зданий торчат лики святых, чудом уцелевших на
фресках.
В центре киноповествования —группа ученых, спас-
шаяся от гибели в музейном подвале, среди великих
произведений искусства. Метафора проста, но без-
условно оправданна: да, красота спасет мир, но как
спасти красоту? Вместе с учеными в этом подвале
затравленно забившиеся в угол, как зверьки, — облу-
ченные дети, кажется, навсегда потерявшие понима-
ние происходящего, дар речи. Где-то наверху над под-
валом — обледеневающая планета, где-то еще кружат-
ся редкие военные вертолеты, и, пробивая вьюгу све-
том фар, движутся самоходки, но нормальная пульса-
ция жизни прервана — остались лишь инерционные
вздрагивания. Кажется, что все вот-вот остановится
навсегда, сдастся, обледенеет. Идут облавы на спеку-
лянтов, устроивших черный рынок в руинах. Приз-
раки в противогазах, скрючившись от холода, разогре-
вают себя неизвестно где добытым алкоголем. На
снегу, покрытом атомным пеплом, крутится игорная
рулетка. Представитель медицинского контроля отби-
рает людей, еще не окончательно разрушенных ради-
ацией, в центральный бункер. Страшная личность —
лот человек, называющий себя врачом, но с которого
от животного желания выжить слетело все живое, чело-
веческое, оставив только безжалостность, уже не при-
крывающуюся гуманизмом. Роль его блистательно
исполняет артист В. Лобанов.
На съезде писателей справедливо отмечалось, что
в погоне за созданием сильного положительного ге-
роя (в чем мы отнюдь не преуспели) наше искусство
показывает героев отрицательных слишком сла-
быми. Этого отрицательного героя фильма сла-
бым не назовешь — такая самоуверенная сила в его
отрывистых вопросах, в его с маху принимаемых
палаческих решениях, в холодном поблескнвании
глаз, лишенных даже искорки участливости, в кости-
стости неандертальского черепа с настороженно тор-
чащими волчьими ушами. Сущность его была волчьей
еще и до атомной войны, но тогда он был вынужден
ее прятать, а сейчас распоясался, раскрылся. Все
микробы зла, живущие внутри людей в мирное время,
при экстремальной ситуации могут вырасти до раз-
мера змея-горыныча. Кто ему, этому врачу-бюро-
крату, выдал медицинский диплом — ведь он же сам
по себе воплощенное нарушение клятвы Гиппокра-
та? Обрекая детей, пораженных радиацией, на мед-
ленную смерть, он даже не догадывается, что ста-
новится в чем-то похож на какого-нибудь нового
Менгеле."
Не оставить человека в беде — вот что такое ос-
таться человеком. Проверку на человечность выдер-
живают тогда, когда твой страх за самого себя не
отбирает священного страха за других.
Таков в фильме ученый, остающийся с детьми,
роль которого с пронзительной скупостью и точно-
стью исполняет Р. Быков. Его письма в никуда и
есть главная ниточка {шльма. Но писем в никуда
нет. Нет писем мертвых людей. Пока все, написан-
ное нами, или хотя бы что-то из написанного, звучит
в чьей-то памяти, переходит из рук в руки — мы
живы. Смерть не состоялась, если дух не истлел.
Кусочки нашего духа, ставшие книгами, тетрадоч-
ными листиками, реют, как птицы надежды, свивая
свои новые гнезда даже на руинах. Безнадежности
нет, пока есть надежды. Кто-то не выдерживает —
стреляется, кто-то уходит в мрачное мазохистское
самоедство, кто-то амбициозно ораторствует в пусто-
ту, а немолодая женщина ищет спасения в полубез
умном нудизме, надеясь, что тело таким образом при-
выкнет к мировому холоду. Но спасение от внешнего
холода — это внутренняя человеческая теплота, а не
что-то иное. Своей внутренней теплотой Р. Быков
потихонечку оттепляет, казалось, навсегда покрыв-
шиеся ледяной коркой души детей, вдувает в их от-
равленные радиацией легкие дыхание всемирной куль-
туры, истории, и чудо совершается. Теплинки разу-
ма возникают в детских глазах. Своими почти бес-