воистину была справедливостью завтрака для всех,
когда за столом нет обделенных.
Прежде всего Неруда любил людей, обладал ред-
ким даром неутолимого любопытства к ним. Это лю-
бопытство не было узкопрофессиональным, недолго-
временным любопытством портретиста или фотогра-
фа-хроникера, которые так и сяк прыгают вокруг
человеческого лица, стараясь схватить его самые вы-
разительные черты, но запечатлев, мгновенно забы-
вают.
Человеческие лица входили внутрь самого Неру-
ды, оставались навсегда не только в его поэзии, но
и в его характере. Это было любопытство участия,
любопытство понимания цены каждой человеческой
жизни как чего-то неповторимого, что может кануть
в Лету и раствориться в ней безвозвратно. Неруда
потому понимал цену жизни, что никогда не забывал
о незримом присутствии смерти, которая через день,
а может быть, через мгновение выхватит того чело-
века, который сейчас с тобой разговаривает. Он по-
тому так любил Землю, что в нем жило постоянное
сознание возможности ее исчезновения, если люди
слишком легкомысленно и жестоко заиграются с ней.
Поэзия Неруды буквально набита усаженными
им за стол завтрака справедливости людьми. Это
его отец, пропахший паровозным дымом, его нежная
мачеха, его дядя, в стакане которого, как бабочка,
трепыхается молодое вино, это его любимая Ма-
тильда, чилийские шахтеры, крестьяне, бойцы интер-
бригады, в Испании, древние инки, несчастный раз-
бойник Хоакин Мурьета и многие, многие другие.
Поэзия Пабло Неруды похожа на монументаль-
ную скульптурно-живописную композицию Сикейроса
«Марш человечества» с той разницей, что в ги-
гантской мозаике лиц и характеров Неруда умел на-
ходить для каждого лица не просто символическое
решение, но и нежные акварельные краски. Все сти-
хи Неруды вместе — это соединение величественного
монументализма с акварельной тонкостью.
Перед столом завтрака справедливости, кото-
рый сразу становился судейским столом, Неруда
ставил обвиняемые им зловещие фигуры диктаторов,
угнетателей и их политических лакеев. Неруда был
добрейшим хозяином для тех, кто был достоин спра-
ведливости завтрака, но непримиримым к тем, кто хо-
тел бы отобрать этот завтрак у достойных его. Гнев
к негодяям всегда был признаком любви к ближним.
Если бы на Земле все было идеально, конечно, не за-
дача поэта политическая борьба. Но пока существует
несправедливость, большой поэт не вправе пытаться
встать над схваткой, а обязан быть внутри нее, за-
щищая первозданную духовную ценность человека.
Сила поэзии Неруды еще и в том, что, всю жизнь
занимаясь политической борьбой, он не ослабил
этим свое чувственное восприятие мира, не перешел
от масла и акварели к грубоватой плакатности. Если
ему это было надо, он писал и призывные плакаты, и
карикатуры, но тут же снова брался за натюрморты,
пейзажи, портреты, эпические полотна и никогда не
терял квалификации мастера.
Неруда ненавидел все, что есть смерть физическая
и смерть духовная, и любил все, что есть жизнь жи-
вая. В этом простая и мудрая двуединость филосо-
фии Неруды. Философия Неруды не ущемлена каким-
либо комплексом — она гармонична, полнокровна.
Его по-фламандски сочные оды «Яблоку», «Лодке»,
«Скатерти» и другие, нежные стихи о птицах Чили
сочетались в нем с постоянным подсмеиванием над
странной птицей Пабло, хрустальное целомудрие
сочеталось с высокой классической эротикой, слож-
нейшие метафорические построения чередовались с
прозрачной фольклорной простотой, и все это вмес-
те давало ощущение с неимоверной щедростью на-
крытого стола справедливости. За этот стол были
им приглашены люди, звери, птицы, деревья, звезды,
но даже и лук, и яблоки, и устрицы, и картошка чув-
ствовали себя на этом столе не жертвами, а тоже по-
четными гостями, героями стихов.
Литературные и политические враги называли Не-
руду себялюбцем, упрекали его в двуличии, в хит-
рости.
Да, он любил самого себя и не скрывал этого, но
он любил себя только как часть огромной семьи че-
ловечества, к которой он ощущал сыновнюю и одно-
временно отцовскую принадлежность. Нет ничего стыд-