Таня смотрела на Костика: ей казалось, что она слышит его мысли, словно она с ним — одно целое. Почему она должна с ним расставаться? Это ужасно несправедливо. Ей хотелось вцепиться в него, каким-то чудесным образом сохранить его рядом с собой и никогда не отпускать. Она придвинулась к нему ближе, не понимая зачем: может быть, впиться зубами и ногтями в золотистую кожу, покрытую светлым пушком? Но вместо этого — нежно погладила его по щеке, провела по коротким волосам, а потом, почти не осознавая, прикоснулась губами к виску, к щеке, к углу рта… Костик вспыхнул.
— Ты чего? — произнес он сдавленно.
Таня молчала.
— Какая ты сегодня странная, — сказал Костя.
Тане хотелось сказать, что она не хочет с ним расставаться, уезжать в город, что она не знает, как задержать, продлить эти волшебные летние дни. Что она злится на него, поскольку он выглядит таким равнодушным и совсем не грустит по поводу разлуки, а вместе с тем ей томительно грустно, горько, тревожно, ведь он самый близкий ей человек, ее вторая половинка, и она дико боится потерять его. Но она не знала, как все это выразить словами — слишком много чувств распирало ей грудь. Поэтому она и попыталась обойтись поцелуями. Но получилось тоже не слишком понятно. И девочка совсем пала духом, нахохлилась, как вымокший воробышек.
— Пойдем, я провожу тебя домой, — Костик не смотрел на нее, ему, наверное, тоже было не по себе.
— Но ты же придешь завтра? — Таня в отчаянии повернула его к себе и заглянула в глаза.
— Конечно, приду, а как же! ну ты даешь, Таньча, — слишком бодро заверил ее Костик.
Но назавтра он не пришел. Не появился он и следующим летом. Таня страдала молча: ведь никому нельзя было рассказать о своей потере, не у кого было спросить, куда он пропал. Семья Костика словно растворилась в воздухе. Хуже лета у Тани не было: она впервые как праздника ждала осень. Тенью бродила Татьяна по лесам и берегу реки, где они столько веселых часов провели вместе. Она перестала улыбаться, все время молчала и не отвечала на расспросы встревоженных родителей. Ей было не мило все, что прежде так радовало и восхищало: и яркая зелень деревьев, и солнечные блики на поверхности реки, и теплый песок под босыми ногами. И за яблоками она не пошла в Костин сад, когда пришло их время: слишком сильно бы они напоминали ей своей сладостью о горечи утраты. Тоска все больнее сжимала ей сердце. Она даже не старалась отвлечься: очевидно было, что это бесполезно. Никто не мог заменить Костика. Однажды Танюша так засмотрелась на светлое пятно в реке (а вдруг? а вдруг это он? вдруг он плывет к ней с другого берега, преодолевая сопротивление течения?), что поскользнулась и кубарем полетела вниз. Содранную кожу на боку сильно саднило, она расцарапала в кровь ладони, пытаясь схватиться за траву, но Таня начала хохотать и никак не могла остановиться: это было так нелепо и комично. «Вот и слетала Танюха на Марс по-настоящему! Не вверх, так вниз!» — говорила она себе сквозь смех и слезы.
После этого полета она перестала ходить на реку. Сидела дома, целыми днями читала, валялась или смотрела телевизор. Иногда ходила к соседским девочкам, играла с ними в школу или в магазин. Она как бы привыкла, словно бы смирилась с тем, что отныне она будет жить самой обычной жизнью — как все. Это была очередная миссия. И самое трудное было то, что выполнить ее Татьяна должна была в одиночку.
Подкралась на мягких шуршащих лапах осень, положила холодный подбородок на плечо, вздохнула тихим ветром, заплакала мелким ледяным дождем. Таня принялась усердно за учебу, словно с ее помощью могла забыть о том, что прежде было для нее важнее всего. Так протянулся школьный год. Приближался май — торжествующий, яркий, грохочущий.