Десятый класс планировался объединённый — это значило, что кто-то из класса уйдёт в другие школы и кто-то придёт из параллельного. Но кого это волновало! Точно не вундеркиндов — у них-то полный порядок и с успеваемостью, и с участием в жизни класса, да и вообще. Марик всегда знала, что со школой ей повезло. Сашурик, Мишурик и Кларик были того же мнения.
Только мама иногда ворчала, что дочь зовут детским прозвищем:
— Взрослые, серьёзные люди, а всё какие-то шурики-мурики.
Кстати, летом после ОГЭ Марик прочитала «Королеву Марго», «Безобразную герцогиню», «Мельницу на Флоссе», «Прерванную дружбу» и даже «Мастера и Маргариту» — правда, показалось сложновато, но мама сказала, что попытка засчитана, а захочется перечитать, так в чём проблема.
Первого сентября мама помогла Марику уложить волосы и сказала задумчиво:
— За лето Маргарита сильно изменилась.
Марику так не казалось. Зато все остальные одноклассники реально изменились! Так странно было видеть вытянувшиеся фигуры, с трудом узнавать знакомые лица и голоса. Ещё более странно — не видеть тех, кто составлял ближайшую часть школьной жизни. Сашурик перешёл в математический лицей, Мишурик поступил в международный колледж на педагогику. Кларик, конечно, не ушла, но у неё тоже были большие планы: весной она весьма удачно выступила на окружной олимпиаде и теперь собиралась попробовать себя на «Ломоносове».
Учителя называли десятиклассников полными именами, и теперь имя Маргарита уже не казалось слишком торжественным и чересчур взрослым.
Почти прежними остались только близнецы, Ирка и Ксюха, красивые и независимые. Как и раньше, они держались каждая в своей компании, но, если одна из них даже в обычном разговоре зачем-нибудь повышала голос, вторая тотчас оказывалась рядом.
А вот Марик и Кларик…
Нет, они не ссорились, между ними не происходило никаких недоразумений, но что-то непонятное как будто разделило их. Что-то вроде тепловой пушки в дверях торгового центра: не видно, откуда дует, но он есть — плотный, ощутимый поток воздуха. Зимой тёплый, летом прохладный. Вот сейчас между Кларой и Мариком словно тянулся непрерывный, невидимый воздушный поток. Прохладный.
Дело было не в олимпиадах, не в том, что у Клары свои интересы — ради бога, она же самостоятельная личность. И люди вообще меняются, это нормально, это взросление. Но почему это неловкое ощущение полуразделённости? Как будто Марик со своей стороны по-прежнему оставалась неразлучным близнецом, а Клара со своей стороны… нет, непонятно.
Внешне абсолютно ничего не переменилось. Они по-прежнему сидели за одной партой, по-прежнему менялись тетрадками, смеялись или огорчались одинаково, но не ходили сидеть под фикусом — да и зачем? Говорить о неважном можно и в классе, а о главных и значимых вещах — наверное, нигде.
Например, Марик не знала, как сказать Кларе про Марика.
Про Марка на самом деле. Он пришёл в объединённый десятый из параллельного. Прошлый год Марик его даже по имени, кажется, не знала, хотя вроде видела в коридорах или где-то. А тут прямо первого сентября на линейке вдруг посмотрела — и всё.
Если рассуждать здраво, то что в нём такого? Обычный парень — ну, наверное, умный, так в нашей школе дураков и не держат. Наверное, талантливый — да у нас много талантливых.
Но разве возможно вот так просто взять и заговорить с ним? Спросить домашку, заглянуть в проект, господи, попросить карандаш!
Разве возможно с ним… дружить? Так же, как с Мишуриком и Сашуриком? Не смешно.
Но хотелось смотреть на него всегда. Слышать его голос. Чувствовать спиной (Марик чувствовала), как он проходит по рекреации. Различать звук его шагов за дверью.
Какое там шурики-мурики, совсем не то. Даже и сравнивать невозможно.