Отец стоит у окна, держась за сердце. Из багрового он быстро становиться зеленым, а потом белым. Я дергаю жалюзи, но оно не поддается. Да давай же!
Отец сползает по стене на пол. Силы покидают его очень быстро. Я бросаю жалюзи и ищу на ютубе Ленинградскую симфонию Шостаковича. Включаю ее на полную. По ушам бьет реклама, и отец протяжно стонет. Наконец раздается музыка. Я перевожу дух. В комнате вдруг становится душно. Я пытаюсь вдохнуть, но легкие будто сдавило невидимым жгутом. Сосредотачиваюсь на симфонии и с силой дергаю жалюзи. Шумоподавитель наконец поддается и беззвучно ползет вниз.
Через полчаса мы сидим на кухне, мама заваривает чай. Ее карманный шумоподавитель на зарядке. Отец вытирает пот со лба:
— Мы слишком долго используем усилитель на минимальных настройках. Если так и дальше пойдет, следующий шансон за стеной нас убьет.
И я решаюсь:
— В пятницу я иду на дискотеку.
— Какую еще дискотеку? — мама ставит передо мной чашку. — Никуда ты не идешь. Твой шумоподавитель…
— Знаю. Но Фатя иначе не даст мне ни волоска. А у нее там что-то сильное, я чувствую. Я как увидел… Она же все время в хиджабе, и мне даже в голову не приходило, что она тоже может…
— Слушай, — вздыхает отец. Слова даются ему с трудом. — Я там наговорил тебе всякого. Ты это… Не ходи, в общем. Забудь. Я сам разберусь.
Я смотрю на покрытый испариной лоб отца и мне страшно. Если один пчеловод так нас истощил, что меня ждет на дискотеке?
— Нет, ты прав. Я слишком долго тянул. Я пойду. Ты же видел, я могу вынести больше, чем ты. Я моложе.
Мама качает головой.
— Возьми мой шумоподавитель, он поновее. И обещай, что вернешься сразу же, слышишь, сразу же, как только начнет кружиться голова?
В пятницу я надеваю свои лучшие джинсы и голубую рубашку навыпуск.
— В консерваторию, что ли, собрался? — смеется Ковальчук с последней парты. На нем свободные штаны и безразмерная цветастая майка. Волосы уложены гелем. Вероятно, он кажется себе модным. «А мне повезё-о-от, с тобой мне повезё-о-от», играет у меня в голове. Я поднимаю глаза на Фатю и подкручиваю ручку шумоподавителя.
— Значит, пришел, — говорит она перед актовым залом, где по полу уже плывут разноцветные круги от дискотечной лампы. Музыки еще нет, но в колонках что-то шуршит и щелкает. От волнения у меня потеют ладони.
— У тебя красивые волосы, — говорю я, глядя на ее хиджаб. Она звонко хохочет, и от ее смеха у меня сохнет во рту.
— Значит, Ковальчук не шутил, ты и правда помешан на волосах?
Она смешно выделяет «помешан», похоже имитируя манеру Ковальчука растягивать гласные.
К счастью, в этот момент включается музыка, и мне не приходится отвечать. Я сую руку в карман и выкручиваю шумоподавитель на полную. Тунц-тунц, тунц-тунц, — извергают колонки, и с каждой звуковой волной мою голову словно набивают ватой. Фатя берет меня за руку и тянет на танцпол.
Танцующих еще мало, и вокруг нас много места. Я пытаюсь сфокусироваться на чем-то одном, но перед глазами все плывет. Несколько тактов мне кажется, что стулья вдоль стен качаются из стороны в сторону, будто мы на корабле в штормящем море. Пол под ногами ровный на ощупь, но выглядит так, будто в нем тут и там образуются выпуклости и вмятины. Моей ладони касается прядь чьих-то взметнувшихся в танце волос, и по ушам бьет короткий всплеск Лунной сонаты. Голова у меня кружится так, что я едва стою на ногах.
— А ты смотри на меня, — Фатя берет мою вторую руку в свою. Ее глаза цвета слегка подгоревшего пирога смотрят прямо в мои. Я держусь за нее изо всех сил и фиксирую взгляд. На ее переносице маленькая горбинка, которую я раньше не замечал. Как я мог не обращать на нее внимания? Как я вообще сразу о ней не подумал? Она идеальный кандидат. Источник бесконечной энергии, которой не было у нас со времен бабушкиного Моцарта. Я хочу отнять руку и провести по ткани ее хиджаба, приблизить ладонь к ее волосам, но она не пускает. Угадала мое желание и качает головой. Шепчет одними губами:
— Еще рано.
Песня смолкает, и тут же начинается новая. «Ала-лала-лала-ала-лала-лалала-лала». Зал взрывается криками, и даже я узнаю «Холодок» группы Мэвл. Отец бы при первых же нотах упал замертво. Я чувствую, как легкие сдавливает жгутом, силюсь вдохнуть. Фатя тянет меня за руку, прижимает к себе и обнимает за плечи. Я чувствую запах ее духов, вдыхаю… Внезапно зал перед глазами перестает расплываться. Стулья возвращаются на место, пол выпрямляется. Голова больше не кажется набитым ватой мешком. Я в изумлении таращусь на Фатю. Она довольно улыбается.