Значит, она не спала. Марта встает:
— Я не пялюсь. Позволь мне уйти.
Рука с накрашенными ногтями. Лак французский, красивого оттенка. Рядом маленькие часы. Ладонь медленно движется в направлении часов, лежащих под подушкой.
— Так рано? Сколько времени?
— У тебя есть часы.
— Уже почти шесть. — Ивона кладет часы на туалетный столик.
В ту же секунду у Марты вырывается:
— Слава Богу.
Брови Ивоны взлетают — она изумлена.
— Тебе не понравилось?
— Нет, почему же?
— Значит, мы все повторим?
Марта встает и подходит к столику. Берет подсвечник, начинает выковыривать из него остатки воска.
— Наверное, незачем.
— Видно, не удалось.
Марта все слышит, в ней волной поднимается раздражение.
— Не знаю, что должно было удаться. Она идет к мусорной корзине.
— Мы не можем поговорить? — спрашивает Ивона. Марта ложечкой выдалбливает воск, он, словно иней, крошками сыплется в корзину. Голос Марты холоден как лед:
— Уже, наверное, шесть.
— Мы не можем поговорить? — повторяет вопрос Ивона, как будто время имеет значение, как будто они ни о чем не договаривались. Шесть. Ну и что? Шесть так шесть.
Марта не отвечает. Обходит кровать, снимает со стены ковер, который в дневном свете оказывается совсем не таким красивым. И не рябина это, а лишь подобие красных гроздьев, да и листья весьма условны. Старое шерстяное панно быстро скатывается в рулон. Марта ставит ширму на место, рядом с умывальником.
Отодвигает капельницу, снимает с металлического столика льняную скатерть. Даже цветы на железной подставке утратили прежнюю свежесть. Марта вытряхивает скатерть над раковиной.
— Ты злишься? — Ивона из постели наблюдает за хлопотами Марты.
В Марте нарастает возмущение. Резкими движениями она укладывает в сумку скатерть. Осталось еще упаковать бокалы, пустые бутылки от шампанского и кока-колы. Самое главное, не позволить себя спровоцировать.
— Я же вижу, ты злишься.
— Уже шесть. — Марта поворачивается к кровати и быстро стягивает с нее лоскутное одеяло.
Ивона смеется. Тогда Марта решается:
— Конечно, я рассержена, что дала себя обмануть. Купилась на эту твою игру.
Ивона надувает губы, пристально глядя на Марту:
— Напоминаю тебе, что за хорошую сумму.
Еще коврик. Голубой. В больничной палате не может быть никаких ковров.
— Да. Это тебя оправдывает, верно?
— Может, это тебя оправдывает? — Голос Ивоны становится более глубоким. Она больше не улыбается.
— Возможно. Получаю деньги и выхожу из игры. Все было так, как ты хотела. Как дома. Но иногда тот, кто платит, оказывается в более унизительной ситуации, чем тот, кто получает деньги. Сейчас именно такой случай.
Собранная сумка стоит возле двери. Марта достает из шкафа шапочку и передник медсестры, поворачивается к раковине. Зеркало над ней старое, но она отработанным движением поправляет волосы, надевает шапочку и повязывает фартук. Красный поясок оживляет ее наряд. И в этот момент ее настигает повышенный голос Ивоны:
— А что ты обо мне знаешь, чтобы меня судить. Ничего!
Марта резко оборачивается:
— Хоть раз ты сказала правду. Ты права. Ничего. Я ничего о тебе не знаю. И поэтому могу с чистой совестью объявить: конец моего дежурства. Можешь мне поверить — никогда в жизни деньги не доставались мне так тяжело.
Она протягивает руку к стулу, берет белую наволочку и пододеяльник. Печать больничной прачечной почти не заметна. Марта подходит к кровати.
— Извини, мне нужно поправить постель. Ивона послушно отодвигается, а Марта ловко складывает вчетверо цветное одеяло.
— Я что-то не припоминаю, чтобы упрашивала тебя их зарабатывать, сестрица. По-моему, двадцать тысяч — неплохая сумма за двенадцать часов, насколько я ориентируюсь в ваших ценах.
— Конечно. И тебе нравится подчеркивать свое великодушие, — произносит Марта ядовитым голосом. — Может, рассчитываешь на то, что я обижусь? Скажу, что шла бы ты…
— …в жопу? — В насмешливом тоне Ивоны звучит надежда, что Марта опустится до подобного уровня. Нет.
— …в одно место! Шла бы ты со своими деньгами куда подальше! Но я так не скажу. Чек, пожалуйста, как мы договаривались.
Ивона протягивает руку в направлении столика, ящик заедает. Но она все-таки вынимает из него ручку и чековую книжку. Опирается на локоть.
— Пожалуйста, сестра. Руки Марты дрожат.
— Большое спасибо. — Марта произносит это с такой обидой, что Ивону передергивает.
— Придешь ко мне еще на платное дежурство?
Марта уже собралась. Ее смена закончена. Она пытается запихнуть коврик в сумку, заполненную, как после поездки. Настенный ковер, наверное, не поместится. Марта чувствует, как начинает краснеть.
— Ты — сущая злодейка! Вот ты кто! Я задыхаюсь, находясь в одной комнате с тобой. — Марта теряет над собой контроль. — Я задыхаюсь, потому что ты остаешься ужасной эгоисткой даже в такой момент.
— И что же это за момент?
Всегда этот насмешливый тон. Боже, надо взять себя в руки. Если вынуть бутылку, а коврик положить на дно, то, может быть, все войдет. Но нет, не получается. Бутылка катится под умывальник. Марта встает с колен и поворачивается к Ивоне. У нее нет права смеяться. Нужно, чтобы она это уяснила.
— Радуйся, что у тебя есть деньги и ты можешь себе позволить купить чье-то время, — говорит Марта. — Мое время! И рассказывать глупые, сентиментальные истории, от которых что-то должно измениться. Но мир от этого не станет другим! Только за деньги! Потому что, если бы было иначе, я сразу попросила бы тебя заткнуться! Вот и вся правда о тебе! — Марта все больше раздражается, передразнивая манеру речи Ивоны: — «Моя младшая сестра писается… Сейчас я бы сказала ей… Жаль, я не была с родителями, когда они умирали…» Так было сложно поднять задницу и приехать к маме и папе! Так было тяжело, что не могла приехать! Да какое мне дело до твоей биографии! Надо было пригласить священника и исповедаться ему! Целый приход описался бы от радости! — Марта размахивает чеком. — И следовало купить себе отпущение грехов! Потому что я тебе его не дам! Но тогда ты не испытала бы такой радости, правда? — Последнее предложение Марта произносит вежливым тоном служащей почтового отделения. — Ну так до свидания. И еще раз большое спасибо за денежки.
Марта берет сумку, в дверях ее догоняет фраза, в которой нет и оттенка просьбы:
— Мне бы хотелось, чтобы ты пришла вечером. Дверная ручка уже опущена, дверь открыта, однако
Марта не может уйти просто так. Обернувшись, она язвительным тоном отвечает:
— Но я не хочу. Купишь мое желание? Объяви цену, я подумаю! А на сегодня представление окончено!
Звук захлопывающейся двери. Ивона остается одна в больничной палате. Она падает на кровать — белая подушка, светлые волосы, усталое лицо. Закрывает глаза. Двери открываются — у Ивоны появляется надежда, но Марта всего лишь подходит к умывальнику, поднимает бутылку и выходит, осторожно закрывая за собой дверь.
Мгновение Ивона лежит, вытянувшись как струна, затем поворачивается к окну, натягивает на себя одеяло и подтягивает колени к животу. Сквозь раскидистые ветви каштана просачиваются первые солнечные лучи.
Утро
Марта осторожно дотрагивается до плеча Ивоны. Белый передник, шапочка, в руке градусник.
— На, держи. И еще я хотела извиниться за сегодняшнее… Договор есть договор. Я не имела права сердиться, если уж согласилась.
Ивона протирает глаза, берет градусник и засовывает его себе под мышку.
— Я надеялась, что мы друзья.
Марта поправляет подушку, Ивона легко поднимается в постели.
— Но мы ведь почти не знаем друг друга, — грустно говорит Марта.
Ивона причесывает волосы рукой, Марта отодвигает кружку из-под вчерашнего кофе. Нужно сделать санитарке замечание, чтобы вовремя убирала грязную посуду.
Ивона наблюдает за Мартой.
— Саранович приехал?
— Нет, что-то его задержало… — Остаток кофе выливается под струей воды, Марта ставит вымытую кружку на столик рядом с кроватью.