— Ну не шуми, не шуми! На пенсии уже. Отработал уже, вояка.
— Мы сами за себя должны стоять и перед Павкой оправдаться. Подожди. Я и до любимого ее доберусь.
— За любимого тебе и вовсе Павка голову оторвет. Станет он тебе тогда охоту у себя устраивать. И тебя и твоих всех… Собак напустит…
— Да на Кавказе уже бы сто раз врача убили б за девку. А ты за какое-то Заявление мне плешь проела.
— Так силы где взять на все! Жалко. Старый же ты, а девку не вернешь.
— Если мы за себя не постоим, кто за нас постоит? Как в войну — око за око.
— В войну. А кто ж лечить будет? Где столько очей наберешь. Там, в больнице, вон каждый день похороны идут. Видал?
— Вот и надо разбираться. Как у нас было. За себя не постоишь, не найдешь виноватого, в тебе завсегда вину отыщут. Сам тогда и отвечай за все. Когда что случается, всегда надо ставить все точки до конца.
— Наставили точек.
— А как же! Сам виноватого не найдешь — еще неизвестно, где окажешься.
— Докторша-то такая симпатичная. Я видала ее. Жалко. И у нее небось дети есть.
— Вот именно. И у нее дети есть. Она о своих думает, а я о своих.
— Погубишь ее.
— А она?! Она ж Маринку погубила.
— Дык обманула она ее.
— А не верь. Доверяй и проверяй. Нас так учили. И вот, пожалуйста. Мы хорошо работали — теперь хорошо отдыхаем. А вот телевизор цветной… Кто тебе помог? Тоже ведь Павка на заводе своем. А ей жизни наши доверили. Доверять! Девчонка совсем молодая!
Он встал и с силой ткнул пальцем включатель телевизора. На экране замелькали разноцветные фигурки спортсменов. Дядя Петя уселся перед телевизором, прекратив бесплодный и утомительный спор.
Чего спорить, когда все ясно. Дядя Петя был совершенно уверен в своей правоте. Слава богу, жизнь прожил и все правильно. Заслуженный спокойный отдых. Значит, правильно их научили. И живет он по правилам. И действует по правилам. Что пристала к нему бабка?! Вечно от них одна сумятица в душе. И он погрузился всей своей мятущейся душой в телевизионные события, где решалась проблема: кто сильней и кто кого. Красивые, веселые фигурки метались перед его глазами, он удовлетворенно откинулся на спинку стула, вытянул ноги и постепенно успокоился.
Сергей Мартынович проводил у себя в клинике конкурсную комиссию. Собственно, еще не конкурсную, а предварительное кафедральное совещание. Основная конкурсная комиссия соберется в институте, в ректорате. Из семи ассистентов на его кафедре у двух подошли сроки перевыборов. Обычно это чисто формальный акт, если не возникали какие-нибудь конфликты. Прошедшее время было вроде бы спокойно, и никто из его помощников не готовился к совещанию с серьезными обсуждениями и сомнениями. Правда, оба «конкурсника», «подконкурсных», оба «конкурента», «претендента», «переизбираемых», — просто неясно, как их правильно называть, — оба должны были написать краткий отчет о проведенной работе за прошедшие пять лет. Надо было написать список своих печатных трудов, отразить непосредственно хирургическую деятельность — что и сколько было за это время наоперировано, и показать учебную работу — количество проведенных учебных групп. Ну, и участие в общественной работе кафедры и института. Тоже, конечно, формальность — в бумагах кафедры должен лежать протокол совещания с отчетами ассистентов.
Отчеты подготовили, но никто не ожидал всамделишнего конкурса, никто не собирался по правде разбирать работу и изменять жизнь двух своих товарищей. Однако Сергей Мартынович, по-видимому, одного из них решил убрать. Убрать не убрать, но конкурсное заседание кафедры, по мнению Сергея Мартыновича, должно бы поставить под сомнение пребывание его в клинике.
«Тогда просто, — думал Сергей Мартынович. — Не прошел конкурс, и все. Ведь уволить сейчас очень трудно. Местком не разрешит, и все. А местком не мой — он где-то там. Надо показать всем, что у меня есть средство уволить. Если б этот парень был чист совсем. А тут есть что подскоблить ему. Кафедра должна понять, что и без месткома управу найти можно. Что это за дело такое — шеф не волен убрать того, с кем не может или не хочет работать. Нет. Это мудро — погрозить ребятам пальчиком и при их же помощи».
Еще сегодня утром ничто не предвещало подобной бури, но за час до начала совещания Сергей Мартынович стал по очереди вызывать всех своих сотрудников и каждому поручил выступить и отметить ошибки и промахи, так сказать, именинника. Он предлагал каждому самому, без подсказки, поискать недочеты в работе своего товарища. «Каждый должен, — говорил он, надевая на свое в общем-то добродушное лицо суровую маску, — доказать свою объективность в оценке работы всех на кафедре, показать свое умение понимать пути улучшения работы коллектива, утвердить свое истинное желание — общественное ставить выше личного».