И весь коллектив с большим вниманием слушал своего шефа, напряженно ожидая, к какому решению он в конце концов придет. Поначалу казалось, что им уже все продумано до последних и окончательных деталей, но выступление еще раз доказало кафедре всю нестандартность и неожиданность их руководителя. Они понимали, что, возможно, их ждут еще какие-нибудь зигзаги его организаторской воли и надо быть настороже, иначе каждый может попасть меж жерновов его целесообразности — как он сам обосновывал резоны своих поступков.
Сергей Мартынович закончил свою речь уверениями коллективу, что администрация и общественные организации клиники, то есть он с парторгом, профоргом и заведующие отделениями, все сказанное рассмотрят на своем отдельном совещании, разберут все доводы товарищей и примут окончательное решение для исправления и успокоения создавшейся ситуации; но тем не менее он благодарит всех, указавших ему и на его личные ошибки, и на этом заседание кафедры предлагает закончить, чтоб не тратить много времени, а быстрее приняться за дела.
Никто не возразил, все согласились и разошлись.
Выйдя из конференц-зала, Сергей Мартынович встретил своего старого знакомого, с которым не раз вместе охотился. Петр Никитович постарел, вышел на пенсию, и охотничьи забавы теперь редко сводили их в знакомых егерских хозяйствах.
— Привет, Никитич! Рад тебя видеть. Какая нелегкая занесла? Случилось что? Лежит здесь кто?
— Нет, Сережа. Мне с тобой посоветоваться надо.
— Пошли в кабинет. У тебя совет конкретный или абстрактный?
— Общий, общий.
— Ну, рассказывай.
Они сели перед столом в креслах. Сергей Мартынович даже не пошел на свое тронное место. Закурили, и у обоих по лицам расплылась довольство.
— Ну? Так что?
— Тут у меня одна родственница померла после операции аппендицита.
— Но! Большая неприятность. Большое чепе для больницы.
— Я и подал заявление в прокуратуру.
— Что? Напортачили?
— Конечно. Но без сути. Следователь все время гнет на замазывание.
— То есть?
— Резину тянет.
— В смысле?
— Все время рассказывает мне объективные трудности врачей. Но мне-то какое дело? Моя племянница померла. Так вели следствие. Если они виноваты — значит, убийцы и нечего их выгораживать.
— Ну, Никитич, не всегда так просто решить.
— А я и не прошу простого решения. Пусть проведут следствие — только честно. А там уж что найдут. Я за справедливость. Племянница померла — стало быть, кто-то виноватый.
— Так что ты хочешь? Позвонить кому, узнать?
— Ты пока совет дай, как его заставить вести дело по чести, без поиска объективных причин. По закону чтоб. Совет дай. Только совет пока.
— Почем я знаю. Не доверяешь следователю — пойди к прокурору и дай отвод. Имеешь право.
— Во! Точно! И все. Будут знать, что мы бдим. Спасибо, Сергей. Это мне и надо было. Так и сделаю.
— А на что тебе это надо? Зачем через суд? Мне бы сказал, я бы им устроил! А теперь уже там…
— Если свои своих защищать не будут, то кто ж нас защитит? Свой за своего глотку должен вырвать.
— А как узнать, кто тут свой, а кто чужой? Когда он свой?
— Кровный всегда свой.
Дальше их беседа была неинтересной. Дальше все больше случаи на охоте.
— Что ж ты, Вадим, посуду сложил как попало.
— А что такое? В раковину все положил.
— В раковину-то в раковину, но стаканы с жирными тарелками вместе положил. Тут же и сковородка. Первый раз, что ли?
— Стаканы я случайно туда положил, Оленька, по забывчивости.
— Да я так все перебью.
— Давай я помою.
— Не в этом дело. Соображай. Вытирай лучше.
Оля встала у мойки, Вадим рядом, и начался семейный аттракцион — мытье посуды. Любовь.
Сначала было лишь молчанье, да плеск воды, да грохот посуды. Постепенно недовольство хозяйки таяло, лицо становилось спокойнее. Соответственно разглаживалось и лицо хозяина.
— Сегодня я с работы зашла в универмаг, который около нас, — финские сапоги продавались. Сто десять рублей. Такая редкость! И народу не очень много, но зима кончается. Надо на лето что-то искать. Правда?
— Если хорошие, и, купила бы. Ведь осенью не будет.
— Нет. Я туфли искала. А то и другое — денег у нас не хватит.
— А надо будет сапоги — не найдешь нигде.
— А вдруг мода переменится?
— Мода. Тепло должно быть.
— Вадик, пойдем в кино сегодня. У нас тут французский фильм какой-то. Известный артист… Как же его?.. Забыла. Очень известный.