— А ещё? — вкрадчиво поинтересовался он.
— Тут как-то... душно.
Незнакомец засмеялся снова.
— Душно? Здесь? — Он наклонился вперёд, опершись сложенными руками о стол. — А ты в Петербурге был?
— Однажды, — ответил Максим, совсем и не заметив, как его нежданный сосед вдруг переметнулся на общение на «ты».
— И что там?
— Там? Там Лондон.
Собеседник хмыкнул.
— А в Лондоне был?
— Однажды, — всё так же ответил Петрушевский.
— А там что?
— Там тоже Лондон, но другой. Не тот, что был рождён из стереотипов. Настоящий.
— А где же ненастоящий?
— В Петербурге. Там он и нашёл своё пристанище.
Незнакомец усмехнулся, не отводя от Максима своего пристального взгляда.
— Мне нравятся твои суждения, — наконец, промолвил он и протянул ладонь для рукопожатия. — Андрей Скворцов.
— Максим... Петрушевский, — помедлив, прежде чем назвать свою фамилию, представился в ответ Максим и пожал руку новому знакомому, правда, не без опаски. — А вы, собственно, кто?
— Твой проводник, — загадочно улыбнулся Скворцов, сверкнув своими глазами.
— По Москве? — не понял Максим. — Ну, я не заказывал экскурсии и всякое такое, если что. Я понимаю, место незнакомое, и...
— Оно не незнакомое, — вдруг прервал его Андрей. — Оно не твоё.
Петрушевский нахмурился. Ему вдруг показалось, что в словах Скворцова крылась та истина, за которой он всё гнался, но потом он испугался этих своих мыслей; тем не менее, взгляд Андрея был всё так же пристален и всё так же настораживал.
— И что вы будете с этим делать? Как же вы куда-либо меня провожать будете, если это место не моё.
— В те места, которые твои.
На фоне играла какая-то приторная мелодия, то и дело приправлявшаяся столь же безвкусным пением наверняка известной певицы: в этом заведении включать что-то не заставляющее публику таять от восторга вряд ли стали бы.
Максим напряжённо посмотрел на сидевшего перед ним нового знакомого. Что-то было в нём такое, что заставляло внимать его словам, даже не задумываясь, правда это или нет. А он сверкал своими хитрыми глазами да белыми, как снег, зубами, будто приговаривал: правда, правда, а ты что, не веришь? Сидишь, слушаешь, не уходишь, не прогоняешь — и не веришь? Не закрылся, открылся, имя назвал, имя ценное, важное, имя врезающееся, разрывающее, имя, жизнь представляющее, смерть вспоминающее, имя, что якорем является, верёвочками марионетки... и не веришь?
Там, где его не было, — там было что-то другое, лучше? Почему же те места, где его не было, — его? Почему же он должен туда попасть?
И почему же именно Андрей Скворцов, этот истинный москвич, этот не то пиджак, не то жакет, блестящие глаза и белые зубы хитрой улыбки — почему именно он должен был его туда проводить?
— Мы больше не встретимся? — неожиданно для себя спросил Максим.
— Тебе хочется так думать? — не особо изумляясь, ответил ему вопросом Андрей.
И тогда Петрушевский понял, что не может ничего сказать на эти слова. Потому что, кажется, ответ он знал. И кажется, он его боялся.
***
Мама долго хлопотала. Квартира наполнилась ароматом тефтелей, с кухни раздавалось булькание варившейся картошки. У Кристины в ушах же звучал старый добрый «Сплин» и безысходность. Музыка вечна. Для неё нет времени, для неё есть лишь человек и его проблемы, которые она постарается вылечить. Девушка была в этом уверена, а потому не смотрела ни на год написания песни, ни на то, насколько она была популярна среди её ровесников, чьи интересы она, впрочем, и не всегда хотела понимать. В конце концов, слушают и любят ведь по сей день музыку классическую, и она слушает, и она любит, так почему же это не должно работать со всей музыкой?
Когда песня закончилась и наступила тишина, Крис услышала, как зазвенела кастрюля, сталкиваясь с мойкой, а после зашумела вода. Как звуки слились в бездушный шум, шуршащий в ушах, жужжащий, который так и вопил, выл, от которого хотелось провалиться в ту тьму, что предстаёт перед закрытыми глазами, переливающуюся всеми цветами радуги, так, чтобы не выбраться ещё долго-долго, чтобы застрять в ней, как в лифте, несущемся в пропасть...
— Крис, сколько времени? — ворвался в темноту мамин голос, и Фролова резко выпрямилась, словно отойдя ото сна. Кинула быстрый взгляд на стену, где висели старые часы с уже запотевшим циферблатом.
— Без двадцати семь, — лениво ответила она.
На кухне упала ложка.
— Я ничего не успеваю! — раздалось сразу после. — Господи, он же должен прийти к семи, а я ещё и не...