***
Москва всё ещё не была Максиму другом. Он чувствовал себя так же, как чувствовал, придя в пятом классе в новую школу, в новый класс, где все друг друга знали и лишь он один был каким-то лишним. Новенький. В глянцевой обёртке, которую не то что другие снять не хотят — он и сам к этому не готов. Зачем раскрывать истинного себя тому, кто никогда не ответит тебе тем же?
На Никольской по утрам людно не было. Ближе к обеденному времени можно было встретить вываливающуюся из здания РГГУ гурьбу студентов, наперебой болтающих в основном о том, как они собираются провести выходные: о парах говорить как-то не особо им, видимо, хотелось. Но часов эдак в десять столпотворений, как ни странно, не наблюдалось. Хотя именно в это время открывался ГУМ, и именно к этому времени Петрушевский сюда приезжать и старался, когда это было возможно. Казалось, это было единственное дружелюбно настроенное место во всей столице. Почему?
Почему-то атмосфера здесь стояла тёплая, возвращающая в детство. Старые добрые мелодии из фильмов давно ушедших лет, пломбир в вафельном стаканчике, выкрашенные в белый цвет лавочки. И неважно, что именно к детству всё это относилось уже косвенно, что в детстве у него были другие интересы, другие традиции, а это всё больше относилось к детству его родителей. Чувство оставалось прежним.
Удивительно, что подобные мелочи способны затуманивать наиболее острые углы существования.
Максим остановился возле аптеки. Впереди — дорога к ГУМу, Красной Площади, Историческому музею, кофейне Krispy Kreme, где он уже пару раз брал пончики с шоколадной начинкой, но так и до сих пор не попробовал со вкусом чизкейка, который ему нахваливали местные, говоря, что он здесь уже далеко не первый год, а вкус всё т же, правильный. Слева, если пройти ещё шагов сто, а то и больше, — церковь, выкрашенная в странный розовый цвет. Справа — «Кофе Хаус», который был здесь лишь формально: не работал.
— Excuse me, do you speak English? — вдруг раздалось позади. Петрушевский осторожно обернулся и увидел перед собой мужчину, который был старше его лет на пять-семь. Выглядел он слегка обеспокоенным.
— Yes, of course, — моментально согласился Максим. — In fact I am an English teacher.
Ни капли лжи в этом не было: он действительно в этом году получил высшее образование и теперь официально мог считаться учителем английского языка в старших классах. Потом приехал в Москву, встретил Скворцова, и…
— Cool, can you tell me how to go to the… — незнакомец вдруг остановился и протянул собеседнику бумажку, прочистив горло. Петрушевский глянул на написанный адрес и с сожалением посмотрел на иностранца.
— I’m so sorry, but I’ve been living here only for five months, and I don’t know this city so well… Sorry, maybe you can ask someone else?
Мужчина слегка улыбнулся и закивал.
— At least you tried to help me, — проговорил он и, кивнув снова, теперь уже в знак прощания, пошёл дальше, вдруг зашагав быстрее. Максим ещё немного поглядел ему вслед.
«По крайней мере, вы попытались мне помочь», — промелькнули у него в голове последние слова незнакомца. И что-то было в них немного странное.
Обычно люди говорят «спасибо», при этом не всегда вкладывая в это слово именно благодарность, но используя его так же, как используют формулу дискриминанта при решении квадратных уравнений. А бывает, что люди говорят много-много слов, но именно из них и складывается то самое, из семи букв.
Так и здесь: видимо, этот человек был искренне благодарен. Хотя и благодарить-то на самом деле было не за что.