— Блин! Твою мать! — дернулся Тайлер, увидев огромного паука в углу. Вообще, сам он, как человек, был весьма впечатлительным и ранимым. Боялся разного, но в случае опасности, мог проявить достойную храбрость и дать отпор. За последние месяцы в изоляторе он понял, что кроме отца и Уэнсдей никто по-настоящему не верил в него. И он страшно винил себя за то, что натворил. За слабость, из-за которой он примкнул не к тому человеку.
— Ого… Ну и реакция. Хайд боится паука, — засмеялась она, направляясь к маленькому другу.
— Тайлер… Тайлер боится. Ты посмотри на него. Такой сожрет тебя с потрохами… Только не… Не надо, не трогай его, — поежился Тайлер, когда она взяла его на руки.
— Он домашний, безобидный. Видимо, чей-то. Сбежал из террариума, скорее всего, смотри. Улыбается тебе, — переложила она его к выходу и приоткрыла дверь, чтобы он мог уйти.
— Какой ужас… Пожалуйста, больше не трогай их. Они отвратительны, — смотрел на неё Тайлер, чуть пошатнувшись на месте, когда она подошла к нему в упор и посмотрела прямо в глаза. Он не был уверен, что она понимает, что делает, но очень хотел её поцеловать. В конце концов, они даже ушли из его дома, чтобы отец не донимал их.
— Уэнсдей, спасибо тебе… За всё, — сказал он, глядя на неё. — Я и не верил в то, что выйду оттуда.
— Я знаю, — ответила она, не моргая, потому что уже поняла, что привязалась настолько, что не сможет уйти.
— Я не знаю, хорошая ли это идея. Я тебя недостоин. Но очень хочу поцеловать тебя, — искренне сказал он, но уже знал, что она тоже хочет этого. Ведь по ней было видно.
— Так целуй, — в её тембре послышалось легкое волнение, и он, как уже бывало, нежно коснулся шеи и лица пальцами.
— Ты такая красивая…
Их первый поцелуй случился три месяца назад. Целых три месяца она не чувствовала его губ, целых три месяца вспоминала судную ночь в Неверморе. А сейчас его мягкие губы вновь целовали её, столь нежно, и она молилась, чтобы на этот раз поцелуй не прервало ужасное видение. Желание физической близости было чем-то странным, неожиданным и ранее неизведанным, поэтому, когда она ощутила, что он немного отстраняется, с непреодолимой силой притянула его назад, делая свой поцелуй ещё глубже.
— Тшшш…цццц, — остановил он её. — Извини, извини…
— Что-то не так? Тебе не нравится целовать меня? — смотрела она на него огромными удивленными и уже расстроенными глазами, заставив его улыбаться.
— Нет… Уэнсдей. Я просто… В общем. Мне слишком нравится целовать тебя. Понимаешь? — посмотрел он на неё влюбленным взглядом. — В физиологическом смысле.
— Оу… — кивнула она, осознав, о чем он говорит, и непроизвольно смотрела ему между ног. И действительно, их поцелуи были особенными. Всегда столь чувственными, страстными и безумными, что не всегда можно было остановиться. Уже потом они поняли, насколько это бывает тяжело — справиться с эмоциями. Когда кровь кипела так сильно, что в животе всё стягивало тугим узлом. Это было невероятно. Уэнсдей никогда и не думала, что будет ощущать подобное к другому человеку, но, скорее всего, дело было в том, что Тайлер был человеком лишь наполовину…
Позвонив в дверь, она ждала, когда Донован откроет, но минут десять никто не выходил, пока Уэнсдей не принялась пинать дверь с такой силой, что косяк затрещал.
— Донован, откройте, я знаю, что Вы там, знаю, что Вы пьете!!! Откройте чертову дверь!!! — кричала она, срывая глотку, пока, наконец, на пороге не появился он. Заспанный, уничтоженный, раздавленный. Его взгляд был расплывчатым и затуманенным. Он еле стоял на ногах.
— Какого черта?! — промолвило помятое лицо, приглядываясь. — Господи… Это ты… Что тебе нужно, Аддамс? Оставь меня.
— Думаете, Тайлер был бы рад, что Вы так себя гробите? — спросила она с порога, уже следуя за ним внутрь дома.
— То же могу и про тебя сказать. У тебя все щеки в туши, и глаза, словно ты вообще не спала эти дни, — дерзко сказал он, взявшись за голову. — Что тебе нужно? Если поговорить о Тайлере, я не могу. Не стану.
— Как удобно. Ничего не напоминает? Закрыться от эмоций — лучший вариант, не так ли?! — вспылила она в гневе.
— Да что тебе нужно?! У меня никого не осталось. Никого, понимаешь?! — сказал он, вновь достав из шкафа виски. — И только это лечит меня.
— Что, если я могу вернуть его? — задала она вопрос, заставив его выплюнуть сделанный глоток.
— Что?! Не мели чушь. Уэнсдей, не надо так. Это невозможно. Оттуда не возвращаются, — указал он наверх пальцем, пытаясь вновь отпить едкое пойло, но она выбила бутылку из его рук, заставив её разбиться о пол.