Я взял его обмякшую руку и крепко сжал. Покачал головой, не отрывая ее от груды кирпичей.
– Держись, хорошо? – пробормотал я. – Слушай меня, мой голос. Не уходи, Уэс. Останься и слушай меня, ладно?
На миг я зажмурился, чтобы не дать пролиться слезам, потом судорожно перевел дух, отгоняя от себя горе.
– Помнишь, как нам с тобой было лет по… четырнадцать… как мы столкнулись с Кайлой Мерфи после школы? Она была с подружками и улыбнулась тебе… Ты долго по ней сох. Позже вечером ты рассказал об этом нашим приятелям. Мы сидели… болтали о девчонках, которые нам нравились… и строили из себя крутых.
Я тяжело сглотнул, в горло как будто набились трава и песок.
– Мы все… похвалялись, мол, «я оприходую эту милашку»… хотя все были еще девственниками. – Я устало усмехнулся. – Все, кроме тебя. Ты играл в дартс и… ты же был влюблен в Кайлу Мерфи. Помню, как ты всё бросал дротики и сказал, что хочешь ее поцеловать… Ты сказал «в маленькую ложбинку рядом с ключицей, туда, где бьется ее сердце».
Сквозь заволакивающий глаза туман я смутно различал фигуры бегущих к нам людей. Наши.
– Все парни вытаращились на тебя, – продолжал я, – а ты обернулся… с дротиком в руке, и у тебя такой вид, типа, «ой, черт, неужели я сказал это вслух?» Но ты не стушевался, не попытался пошутить… ты пожал плечами и сказал: «Ага, вот что я сделаю». И продолжил метать клятые дротики.
Я тихо смеялся, когда к нам подбежали Уилсон, Джеффрис и еще пара ребят. Уилсон, наш медик, немедленно склонился над Уэсом, а Джеффрис сказал мне – его голос доносился издалека, – что вертолет вот-вот будет.
Я всё говорил с Уэсом и не выпускал его руку.
– Остальные парни… понятия не имели, как реагировать. Они уставились на тебя, а потом начали хохотать, помнишь? Они подумали… что ты прикалываешься. Я тоже засмеялся, хотя знал, что ты не шутишь. Ты вовсе не шутил, правда, Уэс?
Наверное, на какое-то время я вырубился, потому что когда очнулся, Уилсон и его команда забинтовали торс Уэса и теперь готовились перевернуть его на счет «три», чтобы положить на спину, на носилки.
Они сняли с него бронежилет, и что-то выпало из кармана его рубашки. Согнутая пополам, испачканная кровью тетрадь. Прилетел вертолет; песок, ветер и крики хлестали меня по лицу, но я всё равно протянул руку и схватил тетрадь, как раненую птицу, которая вот-вот улетит.
Уилсон говорил, чтобы я был готов забираться в вертолет, что нужно заняться моей рукой, но я его не слушал. Пока они грузили Уэса, я перелистнул несколько страниц тетради. Мой затуманенный взгляд упал на последнее стихотворение, и я стал его читать; некоторые слова расплылись, как будто на бумагу капали слезы, страница была испачкана кровью.
Это слезы Уэса.
Кровь Уэса.
Внизу страницы стояла подпись: его имя, не мое. Словно признание.
– Да, Уэс, – проговорил я, чувствуя, как по щекам текут слезы. – Правда. Вот она – правда.
Мы забрались в вертолет, и над Уэсом склонилось еще несколько врачей. В ход пошли капельница, кислородная маска, но я увидел, как один из медиков мрачно покачал головой.
Кто-то помог мне снять бронежилет и попытался заняться моей рукой.
– Оставьте, – сказал я. – Дайте ручку.
– Чего? – переспросил врач, перекрикивая шум, создаваемый вертолетными лопастями. – Ручку?
Я посмотрел на Уэса – глаза закрыты, лицо страшно осунулось и побледнело.
– Дайте чертову ручку! – пронзительно заорал я.
Парень исчез из поля моего зрения, потом вернулся с шариковой ручкой. Я вырвал ее у него из рук, прижал тетрадь к ноге левой рукой – рука онемела, я ее почти не чувствовал – и накорябал на чистой странице:
Отем,
Это и всё остальное написал Уэс. Для тебя.
Я попытался указать адрес, но ручка выпала из пальцев. Я прижал тетрадь к груди медика, голова у меня кружилась, глаза закрывались. Вертолет взлетел.
– Вы должны отправить это почтой. Отправьте это…
– Что? Твоя рука…
– К дьяволу мою руку, вы должны это отправить. Отем… Отем Колдуэлл. Университет Амхерста… Риден Холл. Нет. Роудс?.. – В глазах опять потемнело, и на этот раз я не смог открыть глаза. – Черт, не могу… Это в Амхерст. Поняли? Отем…
Наступила темнота.
Часть II
Небраска – Июль
Глава первая
Отем
Солнце поднималось над горизонтом, заливая всё вокруг расплавленным золотом, а темно-синие и фиолетовые краски ночи медленно таяли.