Тану совсем не хочется думать о том, что станет с ним и Хелен, когда они доберутся до Меливерта. Йохан, скорее всего, их покинет. Кому охота тащиться с двумя оборванцами, у которых даже взять нечего, если за ними охотится целый орден сумасшедших и невероятно сильных жрецов? Кому охота умирать за тех, кто тебе едва знаком? Толидо прекрасно понимает, что сам ни за что на свете не стал бы защищать Хелен, если бы это не было ему жизненно необходимым. И уж тем более не стал бы рисковать из-за неё жизнью, если бы она была случайной знакомой.
Йохан оставит их. Как только они доберутся в Меливерт. Или даже раньше. Он бард. Для таких как он всегда найдётся работа. Если уж Меливерте отнесутся прохладно — Йохан просто потащится куда-то ещё. И всё равно — найдут ли его жрецы или нет. Потому что вряд ли им даже в голову придёт, что кто-то забрался тогда в орден. Йохан будет преспокойно блуждать по деревням и городам — а, возможно, ему даже повезёт, и он окажется в каком-нибудь замке — со своей мивиреттой и рассказывать свои сказочки. Ну и петь, конечно. Люди любят, когда другие поют.
— Знаешь, Танатос, я даже рад, что вы оказались там… — говорит Йохан задумчиво. — Мне было так одиноко… Лучше быть снаружи с кем-то ещё, чем в самом тёплом месте одному.
Танатос категорически не согласен с ним на счёт одиночества. По правде говоря, одиночество в жизни Толидо всегда было тем, что ещё можно было назвать приятным. В одиночестве можно было думать о чём угодно, не боясь разоблачения, можно было шептать что угодно, не боясь быть услышанным, можно было ненавидеть, радоваться, мечтать — всё сразу… И никто никогда не замечал этого.
Танатос Толидо отдал бы всё, чтобы на некоторое время оказаться в одиночестве. Чтобы изучать — спокойно, а не втихаря — старинные фолианты… Бывший послушник не любит сказки. Нет, послушать страшилки или ещё что-то в таком духе было весьма интересно, но сказки… Взрослые вкладывали в свои истории мораль. Но Тан давно уяснил одно — в жизни морали не существует. Как не существует и героев…
В жизни встречаются только злодеи.
Йохан кажется благодарным за то, что Танатос немного отогрел его ноги и отыскал в куче совершенно ненужного хлама на втором этаже сапоги, тёплые штаны и кусок ткани, который можно было использовать для перевязки. Впрочем, все люди кажутся благодарными и хорошими. До поры до времени.
Впрочем, Тану плевать на всё это сейчас. Ему нравится этот бледный и худощавый мальчишка, который помог ему и Хелен добраться, по крайней мере, до Тивии, который помог зажечь огонь в очаге и накрыл Хелен плащом… Поэтому Танатос решает, что неплохо будет рассказать Йохану о том, что именно ему следует делать до и после того, как он доберётся до знахарки в Меливерте.
— Давай будем друзьями? — просяще выдыхает бард.
Танатос Толидо внезапно забывает всё, что он хотел сказать до этого. Слова словно застревают в горле. Какое страшное слово — друг. Ужасно липкое, ужасно холодное, невыносимое… Тану совсем не хотелось бы его слышать. Вообще. Не только сейчас… В принципе. В ордене ни у кого нет друзей. Ни у магистров, ни у жрецов, ни у послушников. Есть приятели, есть знакомые, есть враги, но… Друг это намного хуже, чем враг. Хотя бы из-за доверия.
И бывший послушник отшатывается от Йохана после этих слов. Ему хочется огрызнуться, закричать, что никакой друг ему не нужен, что он привык быть один, что так надёжнее, безопаснее… Что в ордене ни у кого нет друзей, а у кого были — те покоятся на дне шахты. Потому что их предали. Потому что никому нельзя доверять. Даже тем, кто зовёт себя другом. Тем более тем, кто зовёт себя другом.
— Я… Извини… — бормочет Танатос и отходит к окну. — Я не могу быть твоим другом, Йохан. Не могу! Извини…
Послушнику становится несколько тяжело. Почти грустно. И к горлу почти подступают слёзы, которых мальчик сейчас не может себе позволить. Он мог бы разреветься, лёжа в полном одиночестве где-нибудь в укромном уголке в ордене, но не теперь, когда на него кто-то смотрит.
Потому что слабость — тоже доверие…
***
Хелен не хотелось уходить из Тивии. Не хотелось просыпаться. Не хотелось покидать дом, в котором было куда теплее, чем на улице. Не хотелось снова оказываться среди снега и колючего ветра. Девочке хочется остаться… В тёплом доме, на лавке, которая пусть и не такая удобная, как привычная ей кровать, но лучше, чем холодный снег, чем вечные сугробы, через которые приходится пробираться, порой проваливаясь в них по пояс.
О, эти вечные сугробы! Если бы только было солнце, что способно их растопить… Если бы только был огонь, способный всё сжечь, испепелить… Танатосу хочется верить, что будет когда-нибудь та сила, способная пробудить к жизни весь этот уснувший мир… И только ради этого стоило учиться магии.
Возможно, следовало ослушаться Евискориа и сдать Хелен и его Эрментрауду. В ордене хотя бы можно было не бояться того, что тебя в любой момент кто-то настигнет и казнит самым жутким способом, какой только сумеет придумать. Тогда года через два Танатос Толидо стал бы учеником старика Иоланди… Тогда года через четыре Танатос Толидо стал бы полноправным жрецом — все звали бы его Хейденом… Этим противным именем, к которому мальчишке было никак не привыкнуть.
И Танатос её прекрасно понимает. Пока ещё не закончились дрова и еда — Тивия была бы прекрасным местом для жизни. И, возможно, следовало остаться там на некоторое время. Двух-трёх дней вполне хватило бы, чтобы отдохнуть. Но… Что-то беглому послушнику подсказывает, что тогда до Меливерта они могут просто не дойти. И это будет очень печально — умереть во цвете лет.
Они пробыли в Тивии часов пять-шесть. Пожалуй, не меньше. Хелен удалось чуть-чуть поспать, Танатосу — промыть раны на ногах Йохана и перевязать их каким-то тряпьём, после чего разогреть над огнём кусок хлеба, а барду — немного отдохнуть и найти себе нормальную одежду. Не только штаны и сапоги, которые отыскал Танатос, но и куртку, пару рубашек и вязанную кофту, а ещё — плащ. Так что, Толидо теперь мог кутаться в свой, тот, который припас для него отец Хелен.
Йохан говорил, что от Тивии до ближайшего домика для путников придётся идти не меньше семи часов. И Танатос очень надеется, что они доберутся до того домика раньше, чем бард совсем не сможет идти дальше. И что на их пути не встретится ни одного медведя, ни одного волка… И что не будет метели, которая погребёт их заживо под толщей снега… И что не встретится ни одного враждебно настроенного человека. Если бы Танатос мог, он бы молился.
Меливерт… Как примет их этот город? Не будет ли там кого из жрецов, способных разрушить всё, ради чего Толидо и Евискориа сбежали из застенок жреческой цитадели? Не поймут ли люди, что что-то не так? Не пустили ли жрецы уже для всех своих шпионов краткое описание нужных им людей? Не нужно ли срочно что-то предпринять?..
Бард едва волочит за собой свою мивиретту. Йохан всё рассказывает свои сказки. Про эльфийского князя, который запер всех своих дочерей в Вирджилисской цитадели из-за пророчества, когда услышанного им — пророчества о Сердце цитадели, девушки, которая единственная имеет власть сделать стены Вирджилиса нерушимыми, а сердца воинов — безжалостными к своим врагам, про семью оборотней и охотников на нечисть, ландграфов Ярвиненов, что имеют право судить всех и каждого в своём огромном уделе и во всей Нивидии, про солнечного бога, Арго, и про его пятерых жён и тысяче наложниц, от каждой из которых у него есть по несколько детей, про ночную деву-воительницу, умеющую ослеплять любого мужчину, чьё сердце ещё не занято любовью, про демона, которого даже собратья считают великим грешником, и сердце которого будет отдано земной женщине, прекрасной, словно самый красивый цветок, и холодной, как все льды Имештлэндии, про короля с сердцем из чистой стали, что станет императором снежной и жестокой страны, про ледяную женщину, которая является генералом Интариофа, про Изенбергскую крепость, в которой похоронен будет по пророчеству великий отступник и чернокнижник, которого будут помнить и бояться в веках, про Пустошь Героев, где хранится самый ценный меч во вселенной, которым будет повержен сей великий отступник и чернокнижник, про то, что как-то найдутся храбрецы, что сумеют зажечь солнце и звёзды, что посмеют дерзнуть и спасти всех, про то, что явятся как-то безумцы, которые обрушат нерушимые стены древних цитаделей, и, влекомые блеском золота и рокотом славы, погибнут в неравной битве, про то, что родятся когда-нибудь злодеи, что погрузят мир в бездну хаоса и поселят в сердцах людей злобу и войну… Йохан много чего говорит. Танатос усмехается и думает о том, что в такие бредни ни один дурак не поверит.