Должно быть, Деифилия хотела бы быть такой же беспечной, как старшая сестра, хотела бы, чтобы не было того груза ответственности, который водрузили на неё взрослые. Дея не понимала, почему всё было так. Возможно, она была талантливее, чем сёстры? Совершенно точно, что ответственнее, что спокойнее… И правда в том, что она слишком многого боится, чтобы быть хорошей охотницей.
Ринд ничего не боится. Возможно, потому что мало о чём задумывается — старый Йакоб как-то назвал её «весенней пташкой». Тётин слуга говорил как-то Деифилии, что Ринд похожа на отца, что она — совсем не Ярвинен. И что, возможно, именно поэтому к ней люди тянутся гораздо больше, чем к Деифилии, Сири или Асбьёрну.
— Безумцы опасны более всего, — насмешливо отвечает ей Халльдис. — Разве ты не слышала легенды о Драхомире Фольмаре?
Деифилия тоже слышала эти легенды. По правде, их и легендами назвать было нельзя — так, обыкновенные слухи. Люди любят что-нибудь придумывать, когда им нечем заняться. Даже если существует такой сумасшедший человек, как твердят все подряд об этом Драхомире, вряд ли он прожил бы столько, даже являясь демоном. Впрочем, Дею сейчас куда больше интересует то, почему восточная башня у неё получилась слишком кривой, нежели некий Фольмар, которого она ни разу в жизни даже не видела. Да и — чего уж тут — вряд ли когда-нибудь увидит.
Деифилия осторожно поправляет восточную башню своего снежного замка, стараясь, чтобы стены были ровными, а окошко смотрелось более-менее реалистично. Ей думается, что было бы неплохо полить замок водой, чтобы всё заледенело, и до следующей метели замок сохранился — мальчишкам не удастся разрушить его. Ох, если бы только Санна не лежала в постели сейчас! Можно было бы попросить её сбегать за водой и тогда план обязательно бы сработал.
Но Санна болела, и Дея чувствовала себя ужасно одинокой. Обычно девочки были неразлучны — всегда можно было поговорить с Санной о чём угодно, рассказать всё на свете, каждый секрет, не боясь, что кто-то узнает… Ни с кем из сестёр или кузин у Деифилии Ярвинен не было такого доверия и понимания, никому из них она не могла доверить тайн своей души.
— Деифилия! — кричит ей Халльдис. — Как ты думаешь, кто в самом деле этот загадочный Драхомир Фольмар?
Халльдис Ярвинен порой бывает слишком легкомысленна и слишком много говорит глупостей. В её голове больше сплетен, чем в головах Леды и Ринд вместе взятых. Она намного аккуратнее и сестры, и кузины, и считается весьма способной, пусть и доставляет своей матери — и всем остальным — множество проблем, на которые стараются не обращать никакого внимания. Халльдис, как кажется Дее, намного умнее своей сестры, пусть и увлекается всякой чушью вроде той, которой, безусловно, является выдумка о Драхомире Фольмаре.
Хальд подскакивает к Деифилии и едва не садится рядом с нею. Её косы растрепались, а светло-зелёное платье несколько помялось. И всё же, она выглядит хорошенькой. Нет, потрясающе хорошенькой. И пусть черты её лица лишены той правильности форм, которой всегда гордились Ярвинены, пусть косы её едва достигают плеч — на Халльдис мужчины обращают больше внимания, чем на её старшую сестру Маргрит.
Дее часто говорят, что когда-нибудь она станет самой настоящей красавицей. И что стоит ценить себя, чтобы не опуститься до уровня базарных девиц, что торгуют своей красотой и молодостью. Чтобы не стать обычной кокеткой, которых лишь презирают за отсутствие ума и потерю морального облика. Деифилия часто слышит, что ей стоит остерегаться тех людей, кто решит покуситься на её красоту, на её честь. Часто слышит, что таких людей будет очень много. И иногда девочке кажется, что она уже заранее почти боится этого — того, что когда-нибудь станет красивой. И почему-то безумно хочет быть красивее каждой из своих сестёр и кузин. Нет — самой красивой вообще.
— Я считаю, что даже если такой существует, он не стоит обращённого на него внимания, — равнодушно отвечает кузине девочка.
Какое ей дело до человека, репутация которого так ужасна, что взрослые лишь морщатся, как только слышат его имя? Какое ей дело до того, кто слывёт ублюдком и ренегатом даже в Интариофе? Кузина лишь фыркает — словно бы говорит «это ты так потому, что никогда с ним не встречалась». И Деифилии хочется сказать, что Халльдис сама никогда не видела этого Драхомира. Но Хальд ничего не говорит, и Дее приходится промолчать. И снова приняться за строительство своего снежного замка — на этот раз девочка решает вылепить рядом с крепостной стеной ещё одно сооружение.
Вегард швыряет пригоршню снега прямо за шиворот семилетнему Асбьёрну. Тот с криком отшатывается от него, а потом некоторое время всё караулит кузена, чтобы отплатить ему той же монетой. Завязывается нечто вроде драки, в которую скоро ввязываются ещё Зигвард и Сири.
Дея пропускает тот момент, когда Зигвард падает прямо на её замок, разрушая его. Деифилия переводит взгляд на остальных мальчиков, но Вегард и Асбьёрн уже успели убежать в дом. Сири же, смеясь над сестрой, подбегает к Зигварду, хватает его за рукав и утаскивает за собой, даже не отряхнув от снега. И девочка сама поднимается с колен, отряхивается и бежит в поместье. И слёзы обиды подступают к горлу, но Деифилия не плачет.
«Зима не может быть вечной»…
Так поётся в красивой и грустной старинной песне, которую отец так любит слушать. Но для Нивидии зима вечна. И это необходимо для себя понять. Для охотников нет ничего более полезного, чем вечный снег. Белый снег, который может скрыть или показать гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
Отцу давно уже надоела зима. Он говорит, что вырос в тех краях, где зима сменялась весной — не такой, конечно, как пелось в старинных песнях, но всё же весной. Когда снег начинал таять, а из-под него показывались земля и цветы, когда было теплее, когда лёд на озёрах и реках тоже таял, и уже нельзя было кататься на коньках. Деифилия ни разу в жизни не видела ничего из того, о чём рассказывал ей отец. И, пожалуй, не особенно и хочет видеть и в будущем. Ей кажется, что её жизнь будет намного спокойнее без солнца. И уж тем более — без весны.
Она боится весны. Страшно боится. И солнца. И того, что придёт когда-нибудь конец её спокойной и хорошей жизни. И любимая песня отца кажется Дее пророчеством, страшным пророчеством, о котором ей хотелось бы не знать и не думать.
Её отец не Ярвинен. Для него зима не является той необходимостью, которой зима выступает для охотников. Для него зима не является нужной — нужной до последней капли крови, до последнего вздоха… А Деифилии эта зима бесконечно дорога — со своими морозными узорами на окнах, снегом и льдом на речке.
Потому что без зимы нет и Нивидии…
***
Лорд Хеннинг пребывает вовремя — как и следовало ожидать от порядочного лорда. Так что, ужин для подрастающего поколения Ярвиненов приносят в детскую. Из всех детей только Маргрит было позволено присутствовать на празднике. Четверых кузин-малюток, трёхлетнего кузена Ингве и Мектильды в детской нет — их уже давно уложили спать. Нечего детям, которым не исполнилось ещё и пяти лет, заниматься ерундой поздно вечером, когда им уже пора спать.
И, оставшись в комнате без взрослых, мальчишки сильно расшалились, а Сири, Ринд, Леда и Халльдис от них не отстают. Они придумывают какую-то нелепую игру, в которой надо прыгать через друг друга и что-то при этом кричать. Почти всем игра эта сразу приходится по вкусу.
Деифилия не любит шумные игры. Не любит носиться по всему замку, не любит прятаться за портьерой, не любит, когда кто-то, забывшись в азарте, дёргает её за волосы. Ей не нравится гам, стоящий в комнате, когда её братья и сёстры играют. Ей не нравится, что за всё это безобразие её могут отчитать вместе со всеми — за то, что она не смогла этого прекратить.
На платье четырнадцатилетней Ринд невозможно посмотреть без слёз, столько на нём разных пятен — от чернил, от земляничного варенья, от лекарственных снадобий, от соуса, с которым подавали мясо вчера на обед, от масла… Её сапоги и туфли снашиваются быстрее, чем у кого-либо из девочек, а волосы похожи на воронье гнездо — они слишком непослушны, чтобы можно было уложить их хоть в какую-нибудь причёску.