— Я не хочу об этом говорить, — говорю я ему.
— Хорошо, потому что я тоже не хочу. Чего я хочу, так это напиться. — Он ставит два бокала на тумбочку, а затем пихает меня, чтобы освободить себе место на кровати. — Почему ты вообще здесь прячешься?
— Я действительно не в настроении, Грей, — ворчу я.
— Очень, бл*дь, плохо. Подними свою задницу и выпей со мной. Ты мне должна, — говорит он, на этот раз вызывая у меня чувство вины.
— Ни хрена я тебе не должна, — стону я.
— Ты помогла моей девушке исчезнуть на шесть лет, а потом молча сидела рядом со мной, пока я оплакивал ее смерть, Лилиана. Ты мне должна.
— Я помогла исчезнуть своей лучшей подруге. Я сделала это ради нее, и я сделаю это снова, если придется, — предупреждаю я его.
— Я только что из больницы. Твой парень надумал выписаться вопреки рекомендациям врачей, чтобы приехать к тебе.
— Он не может этого сделать. — Я села ровнее.
— Это неразумно, но он может это сделать. Если захочет. А ему нужно поговорить с тобой. — Грей наливает два бокала виски и протягивает один мне.
— Я еду домой. Я не останусь здесь, — говорю я ему.
— Трэвис знает об этом?
— Я не могу быть с ним. Из-за меня он чуть не погиб. — Я беру бокал из рук Грея, выпиваю содержимое и тут же жалею об этом. Горло и грудь горят от спиртного.
— Чушь собачья. Эта пуля не имеет к тебе никакого отношения, Лил, — говорит Грей.
Я нахмуриваю брови.
— Ты этого не знаешь.
— Я знаю. Если уж на то пошло, то, скорее всего, это из-за нас. Валентино не ведут дела в Ванкувере, Лил.
— Трэвис получил пулю из-за твоей семьи? — Я бью его по плечу.
— Ой, черт возьми. Не бей меня.
— Мой парень получил пулю, на которой было твое имя, да? — Я протягиваю свой бокал, ожидая, пока Грей наполнит его.
— Да. Так что, как видишь, ты тут совершенно ни при чем. — Грей улыбается так, будто только что решил проблему мирового голода или что-то в этом роде.
— Это не имеет значения. В конце концов, это случилось бы из-за меня. Мир, в котором я живу, в котором мы оба выросли, Грей... он не предназначен для нормальных. А Трэвис как раз нормальный. — Я качаю головой и смотрю в свой бокал с виски. — Мне не стоило с ним связываться.
— И что дальше? Ты собираешься встречаться только с мафиози? — Грей поднимает брови.
— Я больше никогда не буду встречаться. — Я допиваю остатки янтарной жидкости и ставлю бокал на тумбочку.
— Да, ладно. — Он закатывает глаза. — Ты драматизируешь, Лил, и единственный человек, которому ты причиняешь боль, — это ты сама. Ну, еще Трэвису.
— Я не причиняю ему боль. Я его защищаю.
— Какого хрена ты здесь делаешь? Убирайся с этой гребаной кровати, пока я не залил ее твоей кровью.
Мы с Греем поворачиваемся к двери, услышав голос брата.
— Успокойся. Мы просто разговариваем, — ворчит Грей.
— Вы можете разговаривать не в ее гребаной кровати, — возражает Алессандро, врываясь в комнату.
Грей поднимается и пристально смотрит на меня.
— Лил, позвони ему, — говорит он, проходя мимо Алессандро и покидая комнату.
Я смотрю на брата.
— Это было лишним, знаешь ли.
— На самом деле, это было необходимо. Папа здесь.
Мои глаза расширяются.
— Что он здесь делает?
— А ты как думаешь? Ищет тебя.
— Скажи ему, что я не хочу его видеть. — Я наклоняюсь и поднимаю одеяло, которое Грей бросил на пол. Затем я прислоняюсь к изголовью кровати и подтягиваю колени к груди.
— Лил, ты не сможешь избегать его вечно, но если ты действительно хочешь, я могу попытаться вытащить тебя отсюда, прежде чем он поймет, в какой ты комнате.
Я оглядываюсь на дверь. Уже собираюсь сказать брату, чтобы он вывел меня из дома, когда в проеме появляется мой отец.
— Алессандро, убирайся, — говорит он, заходя в комнату.
Алессандро смотрит на меня.
— Ты хочешь, чтобы я остался?
— Я сказал, убирайся к чертовой матери, — кричит отец, его челюсть напряжена, а глаза прищурены от бешенства.
Алессандро поворачивается, сложив руки на груди.
— И я спрашиваю сестру, хочет она, чтобы я остался, или нет. Если она скажет «да», тогда тебе придется вытаскивать отсюда мой труп.
Уголок папиных губ приподнимается, и в его глазах появляется что-то похожее на гордость. Он ничего не говорит, только поднимает одну бровь и засовывает руки в карманы, словно его это забавляет.
— Лил? — Алессандро смотрит на меня через плечо.
— Все в порядке. Иди, — говорю я брату.
Он кивает.
— Я буду внизу, если понадоблюсь.
Папа ждет, пока Алессандро выйдет из комнаты, затем закрывает дверь и подходит к кровати. Он садится на край матраса, прямо рядом со мной. Он ничего не говорит, но это и не нужно. Я знаю, что причинила ему боль. Я знаю, что моя вспышка перед уходом из дома очень его огорчила. Но я все еще не уверена на сто процентов, что он этого не делал, и мне неприятно, что я сомневаюсь в собственном отце.
— Прости, — шепчу я.
— За что? — спрашивает он.
— Я... — Слова застывают у меня на губах. Я делаю глубокий вдох, и новый поток слез катится по моим щекам.
— Черт. Лилиана. — Папа тянется ко мне и прижимает к своей груди, а его руки обнимают мою спину. — Пожалуйста, не плачь, — говорит он, целуя меня в макушку.
— Мне больно, — всхлипываю я. Мои пальцы сжимают лацканы его пиджака.
— Я знаю, милая. Но с ним все будет хорошо. Я говорил с врачом, — говорит мне папа.
Я качаю головой.
— Я не могу...
— Все в порядке. Просто дыши. — Папа проводит руками по моей спине.
— Он... Видеть его в больнице, эти трубки, все... Это было... Я не смогу вынести это снова.
— С ним все в порядке, Лилиана, — повторяет папа. — Хочешь, я отвезу тебя в больницу, чтобы ты его увидела?
Я снова качаю головой.
— Я не могу. Я должна держаться подальше.
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы он пострадал еще сильнее. Я не хочу, чтобы наш мир коснулся его.
— Это не твоя вина, Лилиана. Мы тут ни при чем, — говорит мне папа.
— Мы этого не знаем. Я этого не знаю. — Я отстраняюсь и смотрю на него.
Папа вздыхает и проводит рукой по лицу.
— Не то чтобы я не хотел наполнить его тело свинцом. — Он ухмыляется. — Но я никогда не сделаю ничего, что причинит тебе боль, Лилиана. Наблюдать за тем, как ты страдаешь, — это просто разрушает меня.
Я вижу по его глазам, что он говорит правду. Я верю ему. Не знаю, делает ли это меня наивной или отчаявшейся. Потому что я очень хочу ему верить.
— Мне жаль.
— Почему бы тебе просто не поговорить с ним?
— Я не могу.
— Скажи мне кое-что... Почему ты решила переехать в эту гребаную Канаду с этим парнем?
— Я люблю его, папочка. — Я пожимаю плечом.
— Почему? — спрашивает он.
— Потому что он... он — все для меня. Добрый, терпеливый, и когда он смотрит на меня, я чувствую, что я — центр его мира. Когда я с ним, я испытываю покой, которого никогда раньше не знала. А когда его нет, я отсчитываю минуты до новой встречи с ним. — Я вытираю щеки. — У меня перед глазами всегда была любовь: я видела, как ты любишь маму, как обращаешься с ней. Такую любовь я всегда хотела найти сама. И я нашла ее. Трэвис — это та самая любовь для меня.
— Тогда почему ты так легко готова уйти от него?
— Потому что я слишком сильно люблю его, чтобы смотреть, как ему снова причиняют боль, — признаюсь я.
— Лилиана, в жизни нет гарантий. Неважно, чем ты зарабатываешь на жизнь и как живешь. Если ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой, я отвезу. Если ты хочешь, чтобы я отвез тебя в больницу к нему, я сделаю это. Но ты не должна позволять страху диктовать тебе решения.