Для меня тоже павлин и течка как-то не очень подходили друг к другу, и я опомнилась. Садовод Мирек наверняка был первостатейным мошенником, но не кретином, мою бездонную глупость учуял с первого взгляда. Но ведь видел же, что я не отношусь к лагерю безработных и под мостами не ночую, должен был понять, что клиентка, глядишь, и еще на что разорится, вот и рискнул.
— А ты что ему сказала? — накинулась я на Юлиту.
— Что нет. Что не купишь. Что очень ему признательна, но больше сажать не собираешься. И я это знаю.
— И после таких безобидных слов он так сразу и ушел? — удивилась Малгося.
— В том-то и дело, что нет. И это было как раз очень неприятно. Он упирался и настаивал, и говорил, говорил, говорил… Такие картины расписывал… растительные… сил нет. Предложил — завтра что-то такое экстра привезет, застанет ли меня? Я прекрасно знаю, что вы меня считаете бесхребетной идиоткой, никакой воли, может, так оно и есть, я действительно идиотка, но в ограниченных пределах. А он все старался меня охмурить, хотя я на него и не смотрела, и вообще знаю таких прохвостов, да и Иоанна велела его выгнать прочь — значит, в нем что-то такое есть, поэтому я вела себя очень осторожно, в подробности не вдавалась, но держалась твердо и посоветовала ему оставить нас в покое.
По натуре нежная, деликатная, уступчивая, Юлита, оказавшись в роли бизнесвумен, твердостью превосходила гранит, и все мы это тоже знали. Похоже, в ней чувства все же перескочили на другие рельсы.
— …И тогда он сделался такой злой, — продолжала Юлита, — То есть не так. Сверху, внешне, по прежнему амант, обхаживающий даму, а внутри весь озлобился. И когда мы с ним по саду ходили, пленял меня своими растительными волшебными сказками, злость изнутри просвечивалась, и когда кофе пили…
— В саду? — насмешливо поинтересовался Витек.
— Нет, дома, в гостиной. И как-то ему было ужасно трудно уйти. Он уходил, возвращался, показывал в саду какое-нибудь место, которое он сделает таким, каким видит в своем воображении, несказанной красоты. Короче говоря, болтал, что на ум придет. Ну наконец ушел.
— И что ты тогда сделала? — быстро спросила Малгося. — Убрала со стола?
— Нет, я еще раньше убрала.
— Так что ты делала, когда он ушел?
— Смотрела, как захлопнул за собой калитку. Потом заперла дверь. Из-за него расстроилась, пришлось кофе заварить, чтобы успокоиться. Не успокоилась, тогда разложила на столе корректуру — очень успокаивает — на том, столовом столе. Но ничего не успела сделать, так как пришел пан Ришард.
— Значит, не помнишь, стояла ли еще зажигалка на месте?
Юлита посмотрела на нее взглядом раненой лани.
— Не знаю. Не посмотрела. Сигарету зажгла тем, что под руку попалось, и почти сразу вышла.
— Пан Ришард?
— Крутились тут люди, но я же всех их знаю. Они даже в кухню не заходили, у них работа была во дворе, вокруг дома, вот они там и крутились. С шофером переносили плитку для тротуара, во дворе только и ошивались — во дворе и в воротах.
Детально обсудив всех побывавших в доме людей — рабочих пана Ришарда, столяра, Тадика, Витека, — совершенно не осознав, что нам всем удалось каким-то образом обойти одного человека, мы назначили преступником садовода-огородника. Разозлился, что больше из меня ничего не выдоит, и решил компенсировать себе разочарование.
Я твердо решила пропажу отыскать.
Витек безжалостно заявил, что в таком случае у меня есть две возможности: ехать к прохиндею и дать ему по морде или сообщить в полицию о краже.
— Придумали тоже, полицию! — презрительно фыркнула Малгося. — Да они и пальцем не шевельнут по причине незначительности преступного деяния. Сколько она стоила, твоя зажигалка?
— Откуда мне знать? Сто злотых? Или двести? Может, и больше, это фирма «Ронсон».
— Да если бы она стоила и двести тысяч злотых, ничего вы не добьетесь. Он отопрется, и никакой прокурор не выдаст ордера на обыск.
— По морде?.. — рассуждала я. — Тоже отопрется. Разве что пригрозить ему немного подпортить его хваленую красоту, с которой он так носится.
— О, это неплохая идея, — похвалила Малгося.
Юлита тяжело вздохнула и заглянула в пустой бокал. Я тут же велела Витеку откупорить следующую бутылку. Откупорил пан Ришард, он оказался ближе к столу. Тут брякнул гонг у калитки — появился Тадик. Его встревожили мои расспросы о зажигалке, и он завернул ко мне, возвращаясь с работы домой. Начал он с камамбера, и тут же кусок сырной массы шлепнулся с ложечки ему на брюки.
— С вашими законопослушными действиями далеко не уедешь! — заявил он, с горечью поняв, что сыр не отчистится. — По какой там морде, колючей проволокой обмотать негодяя и повесить на суку дерева над муравьиной кучей! Тогда можно ожидать каких-то результатов. А вот так, как собираетесь вы, обычным способом… — мура собачья! Не было еще случая, чтобы потерпевший получил от вора свое имущество. Вы что, дети?