— Не дадут сделать что?
И тут Кеншин понял, что всё веселье закончилось.
Такой холодной ярости в голосе учителя Кеншин не слышал никогда.
— Расстрелять, — тупо повторил Кеншин, не зная, что еще сказать.
Хико молча потянулся за бочонком сакэ и, кажется, допил его одним глотком, а потом швырнул прямо в стену. Кеншин закрыл глаза и сжался, когда кувшин пролетал мимо его головы. Можно быть сколько угодно храбрым, но Хико Сейджуро в ярости это то зрелище, которое действительно вызывает ужас. Дело даже не в том, как он при этом выглядел и что делал, просто в этот момент он был самой смертью.
У правительства Мэйдзи есть все шансы закончить свое существование, едва оно началось.
— Иди спать, — сказал Хико тоном, который не предполагал никаких возражений, — Я постараюсь побороть желание уничтожить плод твоих трудов сегодня ночью.
— Плод моих трудов? — переспросил он.
— Твоих, конечно, чьих еще. Это ведь ты преподнес им победу на блюдце.
Это звучало красиво, но только звучало. Даже если он принес Исин Сиши победу, то только ценой бесконечного количества убийств, которые совершил. Его руки были по локоть в крови и этим никак нельзя было гордиться. А он… он почти хвастался этим последние несколько часов.
— Не уверен, что это можно так назвать.
— А как еще это прикажешь это называть? — учитель, казалось, с трудом сдерживается от того, чтобы сорваться на крик, — Ублюдки выменяли победу в этом безумии в обмен на твои страдания и теперь сидят в своих теплых креслах, пока ты упиваешься ненавистью к себе.
— Это был мой выбор, — возразил Кеншин, — Никто не заставлял меня это делать — я пришел к ним сам и попросил дать мне шанс и возможность что-то изменить.
— А мой выбор был тебя туда отпустить, — раздраженно сказал он, — чтобы потом узнать, что они сделали из ребенка хитокири, используя, как пожелают, то, чему я его научил. И как будто этого было мало, чтобы мне стало тошно, так они еще и решили избавиться от моего ученика, как от ненужного хлама, когда он сыграл свою роль очередной пешки. Так что поясни мне, будь добр, почему я не должен желать смерти людей, которые сначала надругались над моим искусством, а потом попытались убить моего ученика?
— Потому что, — сказал Кеншин, — начать следует с ученика, который предал то, чему вы его учили. Мне было не пять лет, чтобы я не мог отвечать за то, что сделал.
Он поклонился и остался так, ожидая, что скажет учитель.
— Иди спать.
Хико встал, явно ожидая, что у разговора не будет продолжения.
— Учитель…
— Я разве не говорил о том, что не собираюсь повторять дважды? Или ты думаешь, что если тебе уже не пять, то я не смогу уложить тебя в постель силой?
Кеншин выпрямился, но с места не сдвинулся и чтобы показать серьезность своих намерений никуда не идти, скрестил руки на груди. Он не даст Хико проигнорировать себя сейчас.
========== Глава 19. Хико. Кнут. ==========
Расстрелять. Парень сказал это так буднично, что это разозлило его еще сильнее. А что им оставалось делать, действительно, с хитокири ведь только так и поступают. Убивают, как убивают всех бешеных псов.
Его ученик не был бешеным псом.
Он вырежет всё правительство Мейдзи и дальше страна может гореть в огне войны, раздираемая любыми внешними врагами, междоусобными войнами, и утонуть в крови, но он не оставит в живых ни одного из тех, кто хоть как-то к этому причастен. Надо было, должно быть, лучше запоминать имена, но это легко поправимое упущение — если даже Кеншина перекосило в его присутствии, любой из этих жалких шавок начнет просто сыпать именами, как отцветшая сакура лепестками.
Они боялись получить бешеную собаку из Баттосая? Получат разъяренного тигра из его учителя. Тигра, который собирается порвать их всех, а не просто того, кто первый попадется под руку.
Подавив желание встать и пойти в Киото прямо сейчас, он посмотрел на своего ученика и понял, что все приступы радости в его исполнении на сегодня закончены.
— Иди спать, — он решил закончить разговор прямо сейчас, чтобы не сорваться на парня, — Я постараюсь побороть желание уничтожить плод твоих трудов сегодня ночью.
А потом случилось то, чего, в общем-то, следовало ожидать. Мальчик, обнаружив, что кто-то таскает камни, которые лежат у него на плечах, немедленно взвалил на себя еще больше. Все надежды на то, что он повременит с этим хотя бы до утра, тут же рухнули.
И что прикажете делать? Проблема была в том, что говорил он, в принципе, правильные вещи. Сам пришел, попросил, получил ровно то, что хотел, Кацура не виноват, зато сам Кеншин вот — снова на коленях, голову опустил к полу и ждет. И чего, интересно, он ждет? Не убедишь же паршивца, что он был слишком юн, чтобы быть единственным ответственным за то, что произошло. Что тот, кто принимал решение сделать из него хитокири должен был понимать, что делает это с ребенком. А ребенок, которым он был, виноват только в том, что был слишком глуп и идеалистичен. Хотя, не мог не отметить Хико, если бы его ученик пытался переложить ответственность за свои поступки на других, он был бы разочарован куда больше. В конце концов на то, что касается «предал то, чему его учили», у него возражений не было. В этом он был действительно виноват и Хико не собирался делать ему поблажек из-за возраста, идеализма и чистого сердца. Просто он не собирался говорить об этом сегодня.
Момент педагогического триумфа был окончен, так что Хико решил просто уйти, отправив ученика спать, но тот явно хотел продолжить разговор. Решив, что настало время всё же использовать кнут, Хико рявкнул и пригрозил использовать силу. Если он его сейчас не послушает, придется надрать паршивцу уши.
Причин, по которым он во многом обращался с ним как с ребенком, было две. Во-первых, он им и являлся, что бы он сам по этому поводу ни думал. Во-вторых, потому что верил, что если он будет вести себя, как и пять лет назад, парню легче будет снова обрести землю под ногами. По крайней мере это была знакомая ему обстановка и Хико искренне считал, что менять свою с ним линию поведения значит лишний раз подчеркивать, что перед ним уже не Кеншин, а самый известный убийца в Японии. В конце концов, никто не будет выкручивать ухо Баттосаю Сокрушителю, а вот нерадивому ученику — пожалуйста.
Кеншин явно этого не ожидал и даже не пискнул, когда Хико, схватив его за ухо, потащил в комнату, выговаривая за то, что приходится повторять дважды, хотя казалось бы, нет на свете указания проще, чем «иди спать».
— Завтра начнешь с мытья туалета, а потом вымоешь все полы в доме, — сказал он, — Пока не закончишь, никакого завтрака. Это ясно?
— Да.
Препираться он передумал. Посмотрим, сколько он пробудет таким шелковым.
— Ты вспомнил, как себя следует вести или мне добавить?
— Вспомнил.
Его глупый ученик явно был зол. Зол, оскорблен, готов драться и при этом явно прикладывал усилия, чтобы не сорваться и не высказать всё, что думает о таком с ним обращении. Хико это устраивало. Человек, который злится и думает, как бы свернуть тебе шею, не может жалеть себя.
— Что ты должен делать сейчас?
— Лечь спать.
О том, что он заставил парня работать голодным, он пожалел почти сразу же. Ну да, подумал Хико, глядя, как его ученик моет пол, едва держась на ногах, он же устал еще к вчерашнему вечеру, а ночь выдалась мягко говоря не спокойной. Но мальчик сам полез под горячую руку, так что пусть теперь расплачивается.
— Это у тебя называется мытьем пола? — спросил он, заметив, как ученик на него поглядывает, — То есть ты забыл не только как себя вести, но и как выполнять элементарную работу? Будешь так халтурить, я заставлю тебя всё перемывать.