Это явно не тот ответ, на который Кеншин рассчитывал, поэтому он продолжил.
— Боги, почему тебе всё время приходится объяснять очевидные вещи? — ученик смотрел на него удивленно, потому что никаких очевидных вещей для него не было, — Если ребенок истерично хлопает дверью, обвиняя тебя во всех своих бедах и страданиях, а потом идет и выбрасывает в канаву всё, чему ты пытался его научить, то ты можешь быть зол и разочарован, но это ничего не меняет. Даже если бы ты пришел сюда без драматичных попыток умереть на моем пороге, не выгонять же тебя.
Последнее предложение его явно потрясло, хотя в целом глупому ученику этот разговор явно давался нелегко. Хико ухмыльнулся — Кеншин всё время сначала выдумывал себе страшные ужасы о том, как люди к нему относятся, а столкнувшись с куда более приятной реальностью всё равно оставался недоволен. Вот сейчас, Хико готов был спорить, он сначала придумал себе, что учитель в тайне его ненавидит или в лучшем случае считает пустым местом, а в итоге услышал, что его всегда примут, но обиделся на описание того, как он поступил. Очень мягкого, между прочим, щадящего. Этим он тоже наверняка недоволен — не дает поводов ненавидеть себя, но и прощения ему никто не давал.
— Так вы всё же были злы и разочарованы во мне?
— Конечно, я был зол, — хмыкнул Хико, — и я был зол, когда ты вернулся и еще долго после этого. А разочарован? Я не говорил, что я перестал быть разочарованным в тебе. Ты подвел меня и всё учение Хитен Мицурюги, конечно, я в тебе разочарован.
Кажется, этим он выбил у парня почву из-под ног. Ничего, устоит. В конце концов, он больше полугода берег его как мог от любых эмоциональных потрясений и был уверен, что с этим он справится. Тем более, что для него это не должно быть неожиданностью, с чего бы.
— Я не буду учить тебя дальше, — Хико решил, что Кеншин в состоянии и дальше воспринимать информацию, а лучше бы покончить с этим за один раз, — Если ты захочешь, я соглашусь тренироваться с тобой в спаррингах, чтобы ты не заржавел. Это даже доставит мне удовольствие. Но тайные приемы нашего стиля я тебе не передам и мастером Хитен Мицурюги ты не станешь. По крайней мере, пока не исправишь то, что сделал.
Сколько раз Хико представлял себе этот разговор за пять лет отсутствия его ученика и ни один из придуманных им сценариев не соответствовал действительности.
— Я не понимаю…
— На тебя что, никогда в детстве не обижались родители? Или ты был примерным ребенком? Вот уж ни за что не поверю.
Кеншин неожиданно рассмеялся. Вспомнил что-то из детства? Нет, хорошо, конечно, что он смеётся, всё лучше грустного молчания, но только с чего. Нервы не выдержали серьезного разговора?
— Вы же понимаете, что только что практически назвали себя моим родителем?
— Что ты несешь?
Хико, ты попался.
Хотя бы себе не ври — ты уже десять лет говоришь о нем, как о своем ребенке. Неудивительно, что парень это заметил.
— Можете даже не пытаться, — он так счастливо улыбался, что это даже трогало, — да я по вашему лицу вижу, что я прав. Но вообще я давно догадался, — он очень хитро улыбнулся, — я ведь был в сознании, когда вы отнесли меня к водопаду, хоть и задыхался. Но такое разве забудешь! И вы часто называете меня ребенком, но не чтобы оскорбить. То есть я сначала обижался, а потом понял, что вы просто не произносите нужные местоимения.
На это было нечего ответить.
— По-моему, — заметил Хико, — ты стал слишком наглым.
— Воспитание такое, — улыбнулся Кеншин и как будто бы виновато потупил взор.
Хико не выдержал и кинул в него лежащую рядом тряпку.
Комментарий к Глава 23. Хико. Правда.
Буду рада комментариям :)
========== Глава 25. Кеншин. Страх. ==========
Хико всё же сказал, что он в нем разочарован, но это почему-то не стало трагедией. Наверное, думал Кеншин, это потому что это и без его слов было понятно, хотя услышать всё же было больно. Больно, но выносимо.
Он вообще удивлялся, как в самые серьезные моменты Хико вдруг переставал быть сволочью, которой он был большую часть времени и разговаривал, как нормальный человек. Ему нравились такие разговоры, даже если они как сейчас были тяжелыми. Они как будто помогали ему разобраться в том, что с ним происходит. В последний такой разговор его поражало, как спокойно Хико говорит о том, что он совершил столько ошибок. Сам Кеншин не мог думать об этом спокойно — груз вины придавливал его к земле. Но вот теперь… учитель, конечно, не избавил его от этого груза совсем, но он не сказал, что этого нельзя было исправить.
А потом он практически назвал себя отцом. И когда Кеншин это заметил, тот не сказал, что это не так, только что Кеншин слишком наглый.
— Воспитание такое.
Он пытался выглядеть виноватым, но знал, что с такой улыбкой невозможно изобразить раскаяние. Хико швырнул в него тряпку, и Кеншин даже не успел увернуться.
Учитель, видимо, открыл для себя всю прелесть рукоприкладства, поэтому Кеншину пришлось уворачивался от разных вещей, которые Хико кидал, приговаривая «я тебе покажу воспитание» и «я тебя отучу дерзить».
— Да перестаньте! Ай!
— А по-моему, в тебе еще недостаточно почтения к старшим, — ответил Хико и кинул в него чем-то тяжелым.
— Ладно, ладно! Я прошу прощения, учитель. Ай! И обещаю, что впредь не буду вам дерзить.
— Врешь, — заключил Хико, — если бы за каждое твое вранье мне давали один рë, я мог бы больше никогда не работать.
— Вы и без этого не особенно много работаете.
По тому, как сузились глаза Хико, он подумал, что всё же перегнул палку.
— Меньше минуты. Пошел вон с глаз моих, сил нет на тебя смотреть.
Кеншин исчез за домом в мгновение ока, но остался доволен.
К вечеру он решил, что в словах Хико была доля правды. Нужно начать с того, что перестать бояться собственного меча.
Идею о том, что Кеншин хочет меч, которым нельзя убить, учитель воспринял весьма скептически, но согласился по дороге в Киото зайти к Араи Шакку.
— Я не хочу использовать свой старый меч, потому что им можно убить, — сказал Кеншин, — но вряд ли я могу убить вас, поэтому я думаю, что мог бы пока использовать его для тренировок.
— Вряд ли можешь? — учитель ухмыльнулся, — Я тебе больше скажу, глупый ученик. У тебя это не получится, даже если ты начнешь пытаться.
Хико, в общем-то, всего лишь повторил его слова и сказал чистую правду, но то, каким тоном он это сказал, Кеншина всё равно разозлило. Самомнение Хико было таких размеров, что ему стало тесно в комнате.
О том, что согласился на идею с тренировками, Кеншин пожалел на следующий день. Потому что Хико, у которого не было особенных поводов его критиковать уже несколько месяцев, был невыносим.
— Это ты называешь ударом? — кричал Хико, — Выпрями спину! Ты забыл всё, чему я тебя учил?
— Я полгода не тренировался!
На самом деле, даже дольше, подумал Кеншин. Он не тренировался последние три или даже четыре года, а большинство его боев ничем кроме как избиением младенцев назвать было нельзя. По большому счету, в форме его держали несколько бойцов Шинсенгуми и всё, но встречи с ними были не то чтобы очень частыми. Но признаваться в этом Хико он не собирался.
— А кто в этом виноват? Это что? — он ударил его плашмя лезвием по ноге, Кеншин тут же поставил ее ближе к левой, — Ты доиграешься, я поставлю тебя выполнять ката до ночи.
Кеншин был уверен, что он не шутит.
— Нападай.
Он кинулся вперед и тут же оказался на земле.
— Еще раз!
Кеншин нападал еще и еще, и к обеду уже не чувствовал ног. Они тренировались по паре часов в день с утра и только к концу месяца Кеншин начал чувствовать, что приходит в форму. Хико же перестал мучать его повторами ударов и тренировки превратились в спарринги, после которых иногда даже учитель тяжело дышал.
Они дрались возле водопада, когда Кеншин сначала почувствовал запах крови и только потом увидел, что учитель порезал ему плечо. Так, что это больше походило на царапину, но он тут же замер в оцепенении и попытался справиться с нарастающей паникой. Это царапина, всего лишь царапина, у него были десятки куда более тяжелых ранений. Запах крови был таким сильным, каким просто не мог быть от такого количества, но он вспомнил сразу всё — и бандитов, вырезавших караван, и Томоэ у себя на руках и десятки десятков трупов, которые он оставлял после себя.