V
Хмырюмолк, а Зази продолжала в следующих выражениях:
- Значит, папа сидел один дома и ждал, в общем ничего особенного не должно было произойти, но ой все равно чего-то ждал и сидел один дома или, вернее, считал, что он один, подождите, сейчас вы все поймете. Значит, вхожу я, и, надо сказать, он был пьян кал свинья, ну и он тут же начинает меня целовать, что в принципе только естественно, поскольку он мой папа. Но тут он стал меня непристойно лапать, я сказала: "Нет уж", но не потому, что поняла, куда он, сволочь такая, клонит. И когда я ему сказала: "Нет уж, только не это", он бросился к двери, закрыл ее на ключ, ключ сунул в карман, глаза вытаращил и бормочет: "Ах! Ах Ах!", совсем как в кино, просто потрясающе. И заявляет: "Сейчас я тебя... сейчас я тебя...", он даже чуть прихлебнул из бутылки, когда произносил эти гнусные слова, и, наконец, наменяпрыгскок. Я, конечно, увернулась. Поскольку он совсем косой был, он шмякается мордойоппол. Потом встал. Опять за мной погнался, одним словом, тут началась настоящая свалка. И вот, наконец, он меня догнал. И опять начал клеица. Но в этот момент потихонечку открылась дверь, потому что, между прочим, мама ему лапши навешала, дескать, пойду куплю спагетти и свиных отбивных - это все была неправда, она хотела, чтобы он влип, а сама спряталась в чулане. Там у нее и топор лежал. И вот она тихонечко входит, ключи у нее, разумеется, были. Соображает, правда?
- Гм... да,- сказал хмырь.
-- Значит, она потихонечку открывает дверь и спокойненько себе входит, а папа в ту минуту о другом думал, бедняга, бдительность потерял - так ему черепушку и разможжили. Надо признать, мама ему врезала от души. Ужасное было зрелище. Даже омерзительное. После этого и закомплексовать недолго. А ее, несмотря ни на что, оправдали. Я им все твердила, что Жорж ей топор достал, они на это внимания не обращали, говорили, когда у тебя муж такой подонок, выход один: порешить. Я ж вам говорила, ее даже поздравляли. Черте што, вы со мной не согласны?
- Что с них возьмешь...- сказал хмырь (жест).
- Потом на меня орала как бешеная, говорит, дрянь ты паршивая, на фига тебе было про топор рассказывать? "А что,- я ей говорю,- скажешь, не было этого?" А она опять, чертова дура, и хотела меня и избить среди всеобщего ликования. Но Жорж ее успокоил, и потом она так гордилась, что ей хлопали незнакомые люди, что ни о чем другом и думать не могла. Ну первое время, во всяком случае.
- А потом? - спросил хмырь.
- Ну а потом Жорж начал за мной ухлестывать. Тогда мама сказала, что всех не перебьешь, а то это будет как-то странно выглядеть, ну и просто послала его куда подальше. Можно сказать, лишилась хахеля из-за меня. Разве это не здорово? Какая у меня прекрасная мать!
- Это уж точно,- с готовностью согласился хмырь.
- Но только совсем недавно она себе нового завела, поэтому-то в Париж и приехала, она за ним по-страшному бегает, но чтобы я не оставалась одна на растерзание всем этим растлителям,- а их толпы! Простатолпы! Она оставила меня у дяди Габриеля. Говорят, с ним мне нечего бояться.
- Почему?
- Этого я не знаю. Я только вчера приехала и еще не разобралась, что к чему.
-- А чем занимается твой дядя?
-- Он ночной сторож. Он никогда не встает раньше двенадцати-часу.
-- И ты сбежала, пока он еще спал.
- Точно.
- А где живешь?
- Где-то там (жест).
-- А почему ты плакала на скамейке?
Зази не ответила. Хмырь начал действовать ей на нервы.
- Ты что, потерялась?
Зази пожала плечами. А он явно гад.
- Ты можешь мне сказать адрес дяди Габриеля?
Тихим внутренним голосом Зази произнесла пространную речь, обращенную к самой себе. "Ну все-таки, какое его собачье дело? Что он там себе думает? Во всяком случае, он заслужил то, что с ним сейчас произойдет".
Она резко вскочила со стула, схватила сверток и бросилась бежать. Она нырнула в толпу, проскальзывая между людьми и лотками, бежала вперед по ломаной прямой, резко отклоняясь то вправо, то влево, бежала быстро, потом вдруг переходила на шаг, двигаясь то убыстряя, то замедляя ход, бежала рысцой, кружа на месте и делая крюки.
Зази уже было начала посмеиваться над хмырем: то-то у него, наверное, рожа вытянулась, когда она смоталась. Но вдруг она поняла, что радоваться, собственно, нечему. Кто-то шел рядом. Можно было даже, не поднимая глаз, догадаться, что это был хмырь, но она их все-таки подняла - ведь всякое бывает, может, это был не он,- но нет, он самый. Казалось, он даже не понял, что случилось что-то особенное, и совершенно спокойно шел рядом.
Зази молчала. Исподлобья она изучала соседа. Они выбрались из сутолоки и шли теперь по улице средней ширины, где встречались в основном порядочные люди с тупыми рожами, отцы семейств, пенсионеры, тетки, прогуливающие своих отпрысков, одним словом, публика, о которой можно было только мечтать. "Дело и шляпе",- прошептал Зазин внутренний голос. И она сделала глубокий вздох, прежде чем бросить свой излюбленный боевой клич: "Спасите! Насилуют!" Но хмырь, как выяснилось, был совсем не так прост. Он злобно вырвал у нее из рук сверток и с большой убедительной силой произнес следующее:
- Как тебе не стыдно, маленькая воровка, только я отвернулся, как ты...
Затем он обратился к мгновенно образовавшейся толпе:
- Ах эти подростки! Посмотрите, что она хотела украсть!
И он потряс свертком над головой.
- Джынзы! - заорал он, что есть мочи.- Эта соплячка хотела спереть у меня американские джынзы.
- Какой кошмар! - прокомментировала какая-то домохозяйка.
-- Да, молодежь нынче с дурными наклонностями, - сказала другая.
- Безобразие! - сказала третья,- неужели ей никто не внушил, что частная собственность - это святое?
Хмырь продолжал отчитывать девчонку.
- А что будет, если я тебя в комиссариат отведу? К полицейским? Тебя посадят в тюрьму. В тюрьму. Ты преддстанешь перед судом для несовершеннолетних, и в итоге - колония для малолетних преступников. Поскольку суд признает тебя виновной и даст тебе на полную катушку.
Какая-то дама из высшего общества, оказавшаяся в этом захолустье случайно в поисках редких вещиц, соизволила остановиться. Она справилась у черни, по какому поводу вся эта заварушка, и, наконец не без труда поняв в чем дело, решила воззвать к чувству милосердия, которое, быть может, не было чуждо ному странному господину, чьи котелок, черные усы я темные очки, казалось, не вызывали у присутствующих никакого удивления.