И он похлопал себя по заднице.
- Надо же,- сказал Турандот иронично.- А я считал тебя американофилом.
- Американофилом! Меня! Ты употребляешь слова, смысл которых не понимаешь сам. Американофил! Что, теперь из-за этого и белье дома стирать нельзя? Мы с Марселиной не просто американофилы, дурная твоя голова, мы еще к тому же и стиралофилы! Что, не доходит?!
Турандот не нашелся, что ответить. Одетый в длинную рубашку фирмы "Хикэтнунк", которую действительно стирать было непросто, он решил вернуться к более конкретной и актуальной проблеме.
-- Ты бы лучше сходил за девчонкой,- посоветовал он Габриелю.
-- Чтобы вляпаться в такую же историю, как и ты? Чтобы меня линчевал на месте его величество Вульгус Пекус?! ' (простой народ (лат))
Турандот пожал плечами.
- Болтай, болтай, вот все, на что ты годен,- пренебрежительно сказал он.
-- Ну, иди! - тихо сказала Марселина.
- Вы меня достали оба,- недовольно пробурчал Гибриель.
Он ушел в спальню, не спеша оделся, уныло провел рукой по подбородку, с которого не успел убрать щетину, вздохнул и вышел к ним вновь.
Турандот и Марселина или, скорее, Марселина и Турандот обсуждали достоинства и недостатки стиральных машин. Габриель чмокнул Марселину в лобик.
- Прощай,- сказал он многозначительно,- труба зовет! Я иду исполнять свой долг.
Он крепко пожал руку Турандоту. Чувство, переполнявшее его в эту минуту, не позволяло сказать ничего, кроме известной фразы "Труба зовет!", и в глазах его светилась тоска, свойственная личностям, которых ожидает Великая Судьба.
Остальные приумолкли.
Габриель пошел. Вышел.
На улице он принюхался. Ничего особенного. Как всегда, сильно пахло из "Погребка". Он не знал, куда идти, на Юг или на Север, именно так пролегала дорога, на которой он находился. Тут чей-то крик прервал его колебания. Это был сапожник Подшаффэ, подававший ему из своей лавочки знаки. Габриель подошел.
- Вы наверняка девочку ищете?
- Да,- без энтузиазма пробурчал Габриель.
- Я знаю, куда она пошла.
- Вы всегда все знаете,- недовольно сказал Габриель.
"Вечно он в разговоре со мной защемляет мой неполноценный комплекс",подумал он про себя.
- Так это вас не интересует? - спросил Подшаффэ.
- Интересует, куда ш денешься.
- Ткчево, рассказывать?
- Все-таки забавный народ эти сапожники! - сказал Габриель.- Все время вкалывают и вкалывают. Можно подумать, что им это очень нравится. И чтоб все видели, что они все время вкалывают, они сидят у себя в мастерской за стеклянной витриной - пусть все смотрят и восхищаются! Как мастерицы, которые поднимают петли на чулках!
- Интересно,- сказал Подшаффэ.- А вами где можно повосхищаться?
Габриель почесал затылок.
- А нигде,- сказал он вяло,- я ш артист, я ничего плохого не делаю. А потом сейчас нечего об этом разговаривать, время не ждет, нужно скорее найти девочку.
- Я говорю об этом, потому что мне это приятно,- спокойно ответил Подшаффэ.
Он оторвался от своей работы и посмотрел на Габриеля.
- Ну, чертов болтун, хотите узнать, что с ней? Да или нет?
-- Я же вам сказал, время не ждет.
Подшаффэ ухмыльнулся.
- Турандот вам рассказал, с чего все началось?
- Он рассказал то, что счел нужным.
- Но вам наверняка интересно узнать, что
было потом?
- Да,- сказал Габриель,- так что же было потом?
- Потом? А что, начала вам недостаточно? Ваша девочка сбежала? Сбежала!
- Здорово, ничего не скажешь,- пробурчал Габриель.
- Вам остается только сообщить в полицию.
- Мне лично это ни к чему,- сказал слабеющим голосом Габриель.
- Сама она не вернется. - Неизвестно. Подшаффэ пожал плечами.
- Честно говоря, мне-то в конце концов наплевать.
- Мне в глубине души тоже.
-- А она у вас есть?
Габриель, в свою очередь, пожал плечами. Надо же, еще и хамит. Не говоря ни слова, он пошел досыпать.
IV
Пока сограждане и согражданки продолжали обсуждать случившееся, Зази потихонечку смылась. Она повернула в первую улицу направо, потом налево н крутила так до тех пор, пока не оказалась у городских ворот. Роскошные четырех-пятиэтажные небоскребы возвышались по обе стороны великолепного бульвара, на тротуарах громоздились, наезжая друг на друга, лотки с занюханным товаром. Густая сиреневая толпа стекалась сюда со всех сторон. Монументальная фигура торговки воздушными шарами и ненавязчивая музыка, доносившаяся с карусели, удачно дополняли это воинственное шествие. Зази была настолько восхищена происходящим, что не сразу заметила возвышавшееся неподалеку на тротуаре довольно вычурное произведение из кованого железа, увенчанное надписью "МЕТРО". Уличные сцены были тут же преданы забвению. Дрожа от возбуждения, Зази подошла к подрагивающей от людского потока надписи и, обойдя мелкими шажками перила, обеспечивающие безопасность граждан, оказалась наконец у входа в метро. Но спуск преграждала решетка. К ней была прикреплена дощечка с выведенной мелом надписью, которую Зази разобрала без особого труда. Забастовка продолжалась. Запах железистой обезвоженной пыли тихо струился из отверстия, ведущего в недосягаемую бездну. Зази вконец расстроилась и заплакала.
Она так самозабвенно предалась этому занятию, что решила даже присесть на скамейку, чтоб обливаться слезами в более удобной позе. Однако очень скоро ей пришлось отвлечься от своей скорби, поскольку она ощутила рядом чье-то присутствие. Зази с интересом ждала, что за этим последует. Последовали слова, произнесенные мужским голосом, а точнее, фальцетом. Слова сложились в следующее вопросительное предложение:
- Дитя мое, что-нибудь случилось?
Глупость и лицемерие этого высказывания лишь удвоили объем слез, вытекавших из Зазиных глаз. Казалось, в ее груди скопилось столько рыданий, что совладать с ними она уже просто не в силах.
- Неужели все так ужасно? - поинтересовался голос.
-- О! Да, мсье!
Пора уже было взглянуть на этого мерзавца. Проведя рукой по лицу и превратив тем самым потоки своих слез в мутные грязные ручейки, Зази, наконец, повернулась к собеседнику. Ее изумлению не было предела. Выглядел он чудовищно: на нем были большие черные усы, котелок и широкие башмаки. В руках он держал зонтик. "Ниможит быть,- сказала себе Зази внутренним голосом.- Ну просто ниможит быть, это какой-то актеришка вышел погулять на улицу из тех самых былых времен". Он был настолько нелеп, что ей было даже не до смеха.