На матери белый платок шалашиком. Продолговатое смуглое лицо оживлено румянцем. Она о чем-то думает. Наверное, о добром. Потому что на лице ее складочки разгладились. Временами молчаливая усмешка пробегает по ее губам, И вдруг я сделал великое открытие: она — красивая! Задыхаюсь от радости. Хочется крикнуть:
— Эй, люди, поглядите — это моя мать! Моя!..
Раньше я не думал о ее красоте. Знал, что лучше ее никого нет. И все. Но теперь другое. Она не просто лучше. Она по-женски прекрасна. Наверное, была в молодости такой же, как Таня. Может, и на лошадях скакала. Теперь она всегда грустная. Заботы да заботы. А ведь скакала же, скакала. Я знаю!.. А какая будет Таня в ее годы? Неужели молчаливая? И платок шалашиком?..
Кошу глаза на Микитин рядок, рубаю тяпкой земляную корочку. И оттого, что мысли мои уходят далеко от тяпки, тяпка не слушается: больно впивается в большой палец на босой ноге. Сажусь наземь. Зажимаю рану. Скривился так, что у матери слезы брызнули.
А Танька, чертяка, смелая. Метнулась к куреню. Несется обратно с бутылкой керосину. Выдернула зубами затычку, поливает маслянистой жидкостью мою рану. Печет — спасу нет! Терпи, казак, атаманом будешь. Терплю, что же делать. Не реветь же мне при Таньке.
Она озабочена:
— Норку бы найти паучью!
И побежала к обочине дороги. Покопалась там. Затем, вижу, несет что-то на ладони. Так и есть — паучья норка. Не вся норка, понятно, только лазок в нее. Пацаны, надеюсь, знают, что это такое. Колечко земляное, утоптанное паучьими лапками. Там еще и паутинки, и слизь какая-то от паука. Говорят, от ран помогает.
— Як рукою снимет!
Танька прилепила к порезу свое средство, прикрыла листиком и тряпочкой белой все примотала. Кто-то восхитился:
— Дивись, прямо сестра милосердна!
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Октябрь в наших краях — не осень. Октябрь теплый месяц. Босиком бегаем.
Сегодня вся школа выходит в поле — начинается уборка кукурузы. Строимся поклассно. С нами, старшими, наш руководитель Алексей Петрович. С младшими — Хавронья Панасовна. Первая наша учителка. Да, было время. Теперь выросли. Шутка ли, в шестой перешли! Дочери Хавроньи Панасовны совсем взрослыми стали. Поля по-прежнему ведет уроки пения. Саша на маслозаводе устроилась. У пробирок колдует, в белом халате похаживает. От нее всегда молоком пахнет.
Школу выводит сам директор. Конечно, он далеко не пойдет, только до крайней хаты. Там отступит на обочину, пропустит классы вперед, окинет их острым оком и в обратный путь. У него есть занятия поважнее.
Весело в сухом кукурузном шелесте. Идешь, точно по лесу. Левой и правой берешься за желтые початки, отламываешь с хрустом, кидаешь в сторону. Позади Микита и Юхим. В их руках плетенная из лозы корзина. Они подбирают початки, несут к золотому кургану, что вырос у дороги.
Норовлю быть поближе к Тане. Хлопцы зовут нас женихом и невестой. Пускай зовут. Разве неправда? Микита и Юхим кидают в меня початками, хохочут. Таня слышит их шутки, но молчит, только изредка поглядывает в мою сторону и прыскает, закрываясь локтем. Вообще-то она здорово переменилась. Почему-то тихой стала, задумчивой.
Алексей Петрович любит протяжные степные песни. Таких у нас — хоть отбавляй. Девчата тоненько заводят:
Так и есть. Малиновый сумрак расстилается по тихому полю. Небо тускнеет, настораживается. Вот-вот проклюнутся мохнато-желтые, словно цыплята, звезды.
Старая песня, а берет за живое. Правда, черной тоски не нагоняет, только слегка пощипывает за сердце.
Напевно шелестит кукуруза. Становится совсем темно. Стараюсь не терять из виду Таню, но она словно растворяется в сумраке.
Домой отправлялись около полуночи. Таня взобралась на арбу. Я полез следом. Лег на спину. Жесткие початки показались мне мягче пуха. Я вытянулся, расслабил натруженное тело, закрыл глаза. Таня прилегла рядом. Я слышу ее дыхание. Мне становится тревожно и радостно. Радостно потому, что она со мной. Тревожно оттого, что вот скоро въедем в слободу, поравняемся с Таниным глухим переулком. Она подхватится, легкая, неслышно спрыгнет на землю и пропадет в темноте. Я не хочу этого. Словно пытаясь ее задержать, спрашиваю еле слышно:
— О чем ты думаешь?
Она тоже совсем тихо: