Бывает, приношу домой орехи. Отец, видя, как я их хрупаю, всегда сердится!
— Грызет сырыми, голова! Покалить надо. На углях они знаешь как добреют?
Он гремит жаровней. Я выворочиваю над ней карманы. Земляные орехи ставят в печь, на розовые угли. Печь закрывают заслонкой.
Когда орехи возьмутся румянцем, отец вытаскивает жаровню, набирает в рот воды, фыркает на орехи. И снова в печь.
— Це для смаку!
Мать подсмеивается над ним:
— Старый маслобойщик! Привык в олийнице, чтобы все жарилось-калилось.
— А ты думала! Все надо доводить до ума.
Отец не терпит, когда я хватаю орехи горячими с жаровни. Зато уж когда остынет, вылупишь его, подпеченного, положишь на зуб — сам рассыпается. И вкус другой.
Да, каленый орех — это орех. А сырой — так себе, слабое молочко.
Говорят, если черная кошка перебежит дорогу — добра не жди. Нам перебежал дорогу серый заяц. И тоже, как потом оказалось, не к добру!
Первым увидел зайца Чибрик. Он спрыгнул с трактора и пустился вдогонку. Мы с Юхимом за ним. Микита за нами. Косой держит путь в сторону Салкуцы. Это его и погубило. К реке ведь спуск, а зайцы, как известно, бегают под гору хуже, чем на гору. Мы же наоборот. Кинулись вниз со всех четырех. Не бежим — летим. Чибрик на ходу снял стеганку. Когда зайчишка почти у самой воды, поняв свою оплошность, решил крутануть в сторону и чуть замешкался на повороте — тут его и накрыла промасленная одежина. Микита, словно легавый пес, цап зайчишку за лапки — и вздернул на воздух вниз головой. Косой с перепугу затеял отбиваться, но мы его чуть было не разорвали. Один тянет за уши, другой за передние ножки.
Конечно, не такие уж мы быстрые, как нам, показалось. Он бы легко от нас ушел. Но, беда, был подранен. Кто подбил его, трудно сказать. Может, лиса хватанула, может, собака, может, охотничья дробь поразила…
Но, что бы там ни было, он наш. И вырваться ему уже не удастся. Мы оказались куда проворнее и удачливее моего дедушки по матери. Он тоже как-то охотился. Случилось это давно. Ехал с бабушкой в Гуляй Поле до родичей. На дворе поздняя зима стояла. Бесснежно было, но морозно. Накануне дождишко проморосил, гололедом почву прихватило. Едут себе. Дедушка лошадок погоняет, бабушка в степь поглядывает. Вдруг как закричит:
— Диду, диду, лисица!
— Де лисица?
— Вон у того бугорка, в нору юркнула!
Дед остановил лошадей, путаясь в тулупе, поспешил к норе. Встал на четвереньки и ну в нору заглядывать. Большие овчинные рукавицы оскользнулись по гололеду, дед уткнулся бородой в бугор. Так приложился, что губы распухли, «як вареницы», еще и кровью запеклись. После этого случая не разговаривал с бабой до самой пасхи. То ли от обиды, то ли больно было шевелить губами…
Мы въезжали в слободу победителями. «Интернационал» бежал резвой трусцой, за ним торопилась бричка, глухо погромыхивая пустой бочкой из-под керосина. За бричкой поспешал, тонко повизгивая железными колесами, плуг с перевернутыми вверх лемехами.
Мы, все четверо, лепились на тракторе. За рулем — Чибрик, по левую его руку — Юхим, по правую — я и Микита. У Микиты за пазухой подрагивал заяц. Подраненная лапка перетянута синей тряпицей. Ранка промыта керосином. Это я сказал, чтобы промыть. Помню, Таня так делала. Даже не могу сообразить, как давно это было. Только кажется, совсем-совсем давно. Вижу: утро. Я скачу за ней, скачу, а настигнуть никак не могу…
Зайца поселили у Микиты Перехвата. Но был он нашей общественной собственностью. Владели им втроем. Чибрик как-то отошел. Поначалу долго спорили, что делать с зайцем, как с ним поступить. Микита предлагал вот что: зарезать, мясо разделить между мной и Юхимом, шкурку — ему, Миките. Я запротестовал. Чудак, говорю, это ж зайчиха. Зачем ее губить прежде времени. Через год приведет зайчат. Тогда и разойдемся поровну. У каждого будет свой косой. Каждый волен будет поступать с ним, как бог на душу положит.
Юхим говорил убедительнее всех, потому что ничего не предлагал, а только твердил:
— Та нехай, нехай!..
На этом и сошлись: нехай пока поживет, а там посмотрим.
Зайчишка прятался в углу под кроватью. Таскали ему капустные листы, морковь. Пробовали кормить сеном, сухим листом. Все напрасно.
Юхим опять оказался умнее других. Рассудил так:
— Це не заяц, а зайчатко. Не трава нужна, а молоко.
Налили в мисочку молока. Не берет.
— Неси хлеба! — скомандовал Юхим.
Микита достал из мисника начатую паляницу. Юхим уверенно, словно всю жизнь только тем и занимался, что отхаживал хворых зайчат, отщипнул кусочек белого мякиша, макнул его в молоко, кинул в угол. И зайчишка взял. Взял!.. Лежа животами на полу, любуемся тем, как подрагивают его усики, когда жует.