— Доверяй… — повторяет Ваханыч. Лезет в карман за сигаретами, и это уже не механические движения — это живой человек переступает с ноги на ногу, поеживаясь в зеленой флиске.
— Доверяй. — Я тоже достаю сигареты. Курить я не хочу, но общий ритуал «подкурил-выдохнул-стряхнул-пепел» всегда сближает.
— Корочє. З жінкой говорив. Ніхєра в нас не виходить. Чи я мудак, чи вона, я хєр його зна, — переходит на суржик Вова, и слова вылетают из него все быстрее и быстрее, мешаясь с дымом, как будто он куда-то торопится. — І вродє нєма в неї нікого… Не виходить, Мартін. Уїхав — як уїхав, а теперь поняв, що й не жили толком.
— А как получается?
— Ніяк. Не люблю я її. А вона мене любить. А я — не люблю. І не любив, мабуть. Вона хтіла приїхати — я не хотів. Не люблю. Не хочу. Не знаю… — Ваханыч зависает и смотрит на меня, будто ждет ответа на вопрос, на тот самый, которые жрал его все эти долгие месяцы на войне.
— Понятно… — Я разворачиваюсь и вешаю автомат Ваханыча на шею. — Давай телефон.
— Нахєра?
— Так надо. — Я забираю из Вовиных рук коробочку «Леново» и сую в карман. — Все, военный, ты в отгуле на двадцать четыре часа. То есть, до завтра, до… до девяти-пятнадцати. С позиции не уходи. Кто сегодня в селе будет, я дозволю взять пляху. Но бухаешь в одиночестве, народ не спаивать. Комбат узнает, убьет меня, тебя и на всякий случай — Васю. А Васю нельзя, Вася нам еще нужен, вместо Васи могут какого-то дебила прислать.
— Дебіла нам не тре.
— Отож. Все, дорогой, давай. Все будет нормально.
Идиотская фраза.
Я достаю свой телефон и набираю Мастера. Ваханыч уходит, и его походка гораздо живее, чем до этого… и все равно. Блин, лучше бы она его бросила, а не он — ее. Быть брошенным всегда легче, чем делать этот мерзкий выбор самому. Легче. Но больнее. Но легче.
— Да.
— Мастер, ты про Ваханыча в курсе?
— Конечно.
Они дружат, а тут у нас дружба — это очень, очень близко.
— Какие предложения?
— А какие варианты?
— Блин, не будь Санчо, не отвечай вопросом на вопрос.
— Ну, пусть побухает, он, правда, не очень это полюбляет, но делать-то больше нечего. Выспится. Може, война какая будет — постреляет, побегает, успокоится.
— А не будет — начнем.
— Ага.
— Чуеш… — Я не дохожу до «Чарли» десяток метров, там Президент ржет с насупленного большого Феди. — Давай сегодня, пока Николаича нема, возьми Ярика с «Волынькой» и съезди в село. Посылку там заберешь. В магаз зайди, возьми коньяку и посиди вечером с Вовой, попей с ним.
— Мартин, я ж не по этим делам.
— А ты сегодня попей, — настойчиво говорю я. — Ничо, развяжешься на денек ради такого случая. И присмотришь за ним заодно. И постарайся его ушатать так, чтоб опал, как озимые, и шоб завтра весь день болел. Похмелье хорошо мозги чистит.
— Блин… Мне в наряд.
— Я подменю. И телефон его, кстати, у меня.
— Ладно, домовились. А телефон тебе зачем?
— Чтоб он ночью пьяный не звонил жене и не нес пургу.
— Логично… Плюс.
— Плюс-плюс.
Охрененно день начинается. Просто вот супер…
День
Вася звонил всего два раза. Первый раз я ему честно доповів все, что у нас происходит (ничего не происходит, только Ярик с Механом окончательно поссорились из-за аккумулятора, чуть не подрались, теперь демонстративно друг с другом не разговаривают и периодически ходят ко мне жаловаться друг на друга). Второй раз — сказал, что нас расколбасило авиацией, на месте ВОПа — дымящиеся развалины, политые кровью патриотов, и я говорю с ним из последних сил и из-под гусеницы догорающего танка. Вася поржал, пожелал мне янгола-охоронця, спросил, что привезти из Вахи, и наконец-то повесил трубку. А, и еще довел, что комбату он утром доложился, и тот его на сутки отпустил, и чтоб я не расслаблялся, бо за сюрприз с приездом жены он мне еще отомстит. Я ответил, что я еще с осени расслабленный, и передал привет Ксюше. Отомстит, ну да, ну конечно. Эвенджер, блин, Стивен Роджерс невероятный.
В мессенджере висит неотвеченный запрос, приходится ждать, пока скрытые диалоги загрузятся. Я задумываюсь над тем, чтобы пойти и кого-то ограбить на предмет жратвы, а пока ставлю чайник и лезу порыться на полке, где у нас хранятся гранаты, патроны в пачках и почему-то консервы.
Консерв приличных уже не осталось, а тушенку «Наш горщик» я уже на дух не могу переносить. Нету и мивины, зато есть пакетик с овсянкой «швидкого приготування», я высыпаю порошок в кружку из-под чая, наливаю, обжигая руки, кипяток, накрываю книжечкой «формы-раз» и ставлю на ту же полку. Интересно, может, если не накрывать хавку и чай документацией, то эта несчастная книжечка целее будет? Не, вряд ли, нехай страдает.