— Естесссно.
Через час становится понятно — не возьмем. И так вертим картинку на стареньком ноутбуке, и эдак, Буран наносит в свой планшет сепарские огневые точки, Дима калатает кофе, я пялюсь в экран, темный блиндаж дышит влажной землей и шуршит мышами.
Блиндажи у шестой роты побогаче, чем у нас, они, считай, в посадке стоят, отошел метров на двести — и вали себе стволы любого калибра, делай накаты, бросай землю и живи. О, надо с Димоном договориться, может, у них ящики есть.
Ящики — это… ну, не прям вот ценность-ценность, но вещь нужная. Вся армейская «ИКЕЯ» состоит из ящиков и ящичков, в основном — зеленых, и иногда — светлых, древесных, патронных. Весь наш уютный, бронированный детскими рисунками кунг внутри состоит из ящиков, а Прапор с Козачком набили ящики землей, взгромоздили друг на друга и сделали вход в свое «бунгало» с поворотом, по правилам, чтобы взорвавшаяся возле входа мина не попортила домашнюю обстановку. С верхнего ящика Шматко наказал убрать крышку, он там собирается лук посадить. Вот такая вот мобилизованная армия — лук, понимаешь, в ящиках. И это еще рассаду на помидоры не продают…
Кстати, скоро пацаны возвращаются с отпуска, значит, новые поедут, треба наряды переставлять… Обычные, бытовые мысли текут ленивой чередой, в блиндаже тепло, меня тянет в сон, и я сдвигаюсь на нарах и откидываюсь на чей-то спальник. Мне даже в голову не приходит спросить «можна?», это у нас не принято, ты в Збройних Силах, мущщина, хочешь отдохнуть — ляг, поспи. Кто-то накроет тебя спальником или одеялом, подоткнет под голову флиску вместо подушки и снизит накал обсуждения. Курить, правда, не перестанет, ну да это нормально, спать можно привыкнуть когда угодно и где угодно.
— Мартиииин! — толкает меня Вася, кажется, с особым удовольствием. — Вставай, сынок, в школу пора.
— Фу, блин, как противно. Обычно я тебя бужу. Шо, поехали?
— Ага. Ну шо, будете думать? — Вася оборачивается к Андрею Бурану.
— Будем, будем. — Андрей разгибается, поводит крупными плечами, шуршит черная разгрузка, такая, видно — еще с четырнадцатого, потертая, «окопного» вида.
— Ну мы поехали.
— Давайте.
— Дима, баню топить для вас? — я вспоминаю про наши давние планы.
— Ох, Мартин, ну ты как медом по сердцу. Тока давай вже, може… давай на послезавтра, лады? — Дима снова улыбается, и иногда мне кажется, что Димина улыбка — это вся суть вот этих вот знаменитых армейских «горизонтальных связей». Что бы мы без них делали?..
Сильно после обеда
— … вспышка, вспышкаааа! — хрипит рация.
— Бля, — говорит Вася.
Я берусь за ручку над дверкой машины. Так вот, оказывается, для чего она — держаться, когда военная машина начинает метаться по серой, засыпанной щебенкой дороге.
Останавливаться уже негде, мы почти на повороте к нашей позиции, спрятаться тут тоже никак — хилые кусты, пока и не думающие цвести, ни черта не спасут от осколка. Я нажимаю на кнопку, и стекло, поскрипывая, начинает ползти вниз.
Взрыв сзади, я вряд ли услышу осколки из ревущей дизелем машины — и все равно мне кажется, что они пролетают мимо. Стука в наш «корч» нет, «лендик» болтает на дороге, Вася вцепился в руль, и вот именно сейчас, после поворота, я остро понимаю, как тонок схваченный ржавчиной металл чуда английского автопрома, как смешон броник и как ненадежно вообще все, кроме земли, в которую резко хочется закопаться прямо с машиной.
Мы поворачиваем, машину заносит, мины бьют в щебенку за нашей спиной, и если сейчас кому-то из сепарских минометчиков придет в голову чуть подправить прицел, они поймают нас прямо на дороге. Бросать машину и залегать… да, наверное, это нужно, это правильно, но почему-то кажется, что именно скорость лучше спасет тебя от горячего куска металла, набитого взрывчаткой. Мы летим домой — иррационально, смешно, на ВОПе ни капли не безопасней, честно говоря, даже наоборот, ведь мины сейчас полетят туда, но вот черт его знает, что это, откуда берется это «домой, к своим, быстрее», «рули, дорогой, рули, хоть бы „корч“ не отказал, вывози, дорогой, вывози, солнышко».
Я помню этот момент. Я так точно, четко, мучительно-ярко его помню, и, наверное, я был бы рад его забыть — только вот, боюсь, не получится. Машина вдруг смолкает, вот только что ревел двигатель, и ветер бил в открытое окно, и вдруг — тишина, «лендик» вдруг затыкается, проходит по инерции еще несколько метров и останавливается.
Вася вертит ключом, я распахиваю дверку и готовлюсь выпрыгнуть, а точнее, вывалиться из машины, и вдруг выключается звук. Полная тишина — и я почти привык к ней, так всегда происходит со мной, не первый и даже не десятый раз, все сжимается, голова начинает звенеть, и я ни черта не слышу. Вася рвет ручник и беззвучно открывает рот, я все-таки вываливаюсь из машины, спотыкаюсь и тут же падаю. Нога в кроссовке (зачем ты обул кроссовки, идиот?) подворачивается, до коленки пронизывает острая спица боли, я пытаюсь подняться и стащить с пола упавший пулемет. Зачем? Я не знаю, я просто не могу оставить зброю в машине, и пулемет, конечно, за что-то цепляется, и я шиплю, дергаю зеленый ремень и вжимаю голову в плечи.